Битва за сектор. Записки фаната

Идя по переходам, мы столкнулись с каким-то высоким откормленным чуваком в дубленке.

- Из Питера, ребята? За СКА болеете? - спросил он меня довольно дружелюбным тоном.

- Да, из Питера, фанаты СКА, - ответил я, еще не веря в то, что наши взяли медали.

- Убить вас мало! - неожиданно бросил чувак.

Служебный вход был оцеплен металлическими ограждениями, за которыми толпились Воскресенские говнари - рыл сто, если не больше, видимо, молодые работяги с местного химического комбината.

- О, бля, вон они - питерские «кони»! - завопил мудила в шубе из черного искусственного меха.

- Да какие они, на хуй, «кони»! Пони, бля! - поправил мудака в шубе его товарищ - такой же мудак, только в «аляске», по всей видимости, сшитой местными Воскресенскими мастерами.

Толпа загудела матюгами. Менты, что стояли перед входом, подталкивая друг друга, залезли внутрь стадиона. Кто-то из ментов при этом от души пернул. Как назло, автобус с табличкой «СКА» стоял за ограждением. Чтобы добраться до него, нужно было пройти сквозь говнарей - задача нереальная.

Я не знал, что делать. Обратного пути нет, дверь за нами закрыли, а вперед идти - значит, сразу лечь костьми. Дверь служебного входа открылась, и появился Коля Маслов.

- Та-ак! Что здесь происходит, ребята? А, понятно… - Коля увидел скопище говнарей и быстро оценил ситуацию. - Подождите, ребята, немного.

Капитан СКА зашел обратно во Дворец спорта. Мы продолжали толпиться перед служебным входом, говнари дразнили нас, но за ограждение не заходили, менты наблюдали за происходящим изнутри стадиона, благо стены его были прозрачными. Я понимал, что мне нужно принять какое-то решение, и ребята ждут его от меня. Конечно же, я надеялся на то, что, как и в прошлый раз, команда нас возьмет с собой, а на игроков местные дебилы прыгнуть не посмеют.

- Что будем делать? - спросил меня Леша Малышев.

- Подождем немного еще. Если команда не заберет нас с собой, будем прорываться. А что еще делать?

И тут из Дворца спорта один за другим стали выходить хоккеисты СКА, держа в руках клюшки.

- Так, парни, мы вас сейчас оцепим и доведем прямо до гостиницы, а уже оттуда довезем на автобусе до Москвы, - объяснил нам Коля Маслов свой план.

И мы пошли. Хоккеисты держали клюшки двумя руками, крюками верх, - на изготовке, если бы какой-нибудь вонючий гопник, он же - говнарь, попытался бы прыгнуть на нас, он получил бы в лоб хоккейным инструментом. Воскресенские идиоты не ожидали такого развития событий.

Я никогда не забуду тот случай. Больше я никогда не чувствовал ничего подобного. Это было полное единение игроков и фанатов, мы были одной командой: хоккеисты и те, кто с трибун поддерживал их и в дни побед и в дни поражений. Толпа говнарей расступалась перед нами. Уродам ничего не оставалось, кроме как кричать вслед нашей фаланге: «Конюшня!» Мы проходили сквозь них, как нож сквозь масло, не отвечая на оскорбления. Гордость за себя и цвета родного клуба - вот что испытывали я и мои друзья. Никогда больше красно-синяя розетка не грела так мою шею, как тогда в Воскресенске. Наверное, те же чувства, что пережил я после того памятного матча, испытывали фронтовики: гордость, чувство локтя, упоение опасностью и братство.

Я всегда презирал и презираю людей, которые выставляют на щит понятие «братство». Когда я слышу от какого-нибудь марксистского или анархистского придурка заявление о любви к людям, мне смешно и противно одновременно. Нельзя любить быдло, пошляков, трусов. И тот, кто говорит, что он любит людей, просто врет, и это вранье мне противно.

Я не люблю людей. Нет, я не мизантроп, конечно. Мне кажется, я способен на сострадание. Но я всегда отказывался брататься с абстрактными величинами: народ, нация, рабочий класс…

Зато я знаю, что такое настоящее братство. Я уверен, что если бы тогда в Воскресенске на нас напали говнари, мы бились бы до конца, как бывало не раз. Каждый из нас рисковал собой, своим здоровьем, лишь бы выручить товарища. И я готов был разорвать любого, кто посмел бы напасть на Малыша, Агитатора, Провокацию… Эти парни были не просто моими приятелями, с которыми я проводил время на хоккее, они были моими братьями, боевыми товарищами, вместе с ними я рисковал, отстаивая честь любимого армейского клуба. Сейчас я испытываю то же чувство к ребятам, с которыми я участвую в акциях. Ничто так не роднит, как вместе выработанный адреналин, как пережитая вместе опасность.

Как тут не вспомнить прекрасный отрывок из книги идеолога итальянской «Рабочей автономии» Антонио Негри: «Всякий раз, когда я надеваю пассамонтану (лыжная шапка с прорезями для глаз и рта, раньше ее надевали боевики, а сейчас с ее помощью закрывают свои лица ультрас. - Д Ж.), я тотчас ощущаю жар пролетарского сообщества. Результат меня не волнует: каждый акт разрушения и саботажа отзывается во мне как голос классовой общности. Возможный риск меня не тревожит, наоборот, я ощущаю лихорадочное возбуждение, как перед встречей с любовницей».