– Северное укрепление: личный состав 178-го инженерного батальона береговой обороны (40–50 человек), остатки частей ПВО, бойцы и командиры 95-й дивизии (50–60 человек) и взвод (50 человек) Местного стрелкового полка. Всего гарнизон насчитывал около 150 человек. Командир – старший лейтенант А.М. Пехтин.
Из названных опорных пунктов взаимодействовать между собой могли только два последних: между ними был проложен подземный кабель, а с Инженерной пристанью связь с южной стороны поддерживалась по подводному кабелю[289]
.Сначала командовать обороной Михайловского равелина было поручено командиру 110-го зенитного полка полковнику В.А. Матвееву, но вскоре решение изменилось. Ему было предписано оставить на равелине 120 бойцов, а остальных 350 человек переправить вместе со своим штабом на северную сторону для обороны важнейших объектов Севастополя[290]
.Небольшие опорные пункты были образованы в районе Братского кладбища, в доме телеграфной станции «Голландия», в районе лагеря училища береговой обороны и батареи № 702. Все они в дальнейшем были легко блокированы немцами и уничтожены.
Может быть только одно объяснение, почему командование СОРа и адмирал Ф.С. Октябрьский решили оставить несколько опорных пунктов на северной стороне, хотя было понятно, что удержаться там долго невозможно. Скорее всего, они по-прежнему исходили из предположения, что силы противника уже на исходе, и прекращения наступления ожидали со дня на день, и теперь было важно удержать его на прежних рубежах. В дальнейшем, после получения подкреплений с Большой земли, можно было самим перейти в наступление для восстановления позиций. В таком случае сохранение нескольких плацдармов на северной стороне существенно облегчало выполнение такой задачи. Не стоит забывать, что 20 июня командованием СОРа была получена телеграмма от маршала С.М. Буденного, в которой тот требовал восстановить положение на северной стороне. Адмирал Ф.С. Октябрьский пытался объяснить невыполнимость данного приказа. «Пока сил не накопим, ничего реального не сделать», – записал он в своем дневнике[291]
. Но требование оставалось в силе, и отказаться от его выполнения адмирал не мог. Возможно, в расчет принималась Директива Ставки от 19 июня 1942 г., в которой командующему Северо-Кавказским фронтом был дан приказ приступить к подготовке новой десантной операции по овладению Керченским полуостровом. В связи с ней удержание Севастопольского плацдарма было стратегически важно для сковывания и изматывания 11-й армии, которая лишалась возможности маневра своими силами.Потеря северной стороны и выход немцев к Сапун-горе сказались на морально-психологическом состоянии защитников Севастополя. Так, по состоянию на 19 июня фиксируются случаи неявки на места работников оборонных предприятий: по заводу № 201 таковых числилось 87 человек, по заводу № 1 – 61 человек, по «Химчистке» – 9 человек[292]
.У многих, в первую очередь командиров, возникло понимание, что город не удержать. Именно такое настроение сложилось в штабе 7-й бригады морской пехоты после получения очередной сводки от командования Приморской армии и нанесения обстановки на карту. Воспоминания об этом оставил бывший начальник оперативного отдела бригады капитан 1 ранга А.К. Евсеев:
«Поздно ночью мы с полковником Кольницким сидели в землянке при свете керосиновой лампы за деревянным сооружением, очень напоминавшим стол. Кольницкий держал в руке оперативную сводку штаба армии и диктовал мне наименования пунктов и цифры высот, а я, вооружившись карандашом, делал отметки на карте и соединял их между собою непрерывной линией.
– Ну, покажите! Как это выглядит? – наклонился Альфонс Янович к карте, когда закончил читать сводку.
Я посторонился, придерживая руками свисающие с досок края карты.
– Видимо, дело идет к концу! – зачем-то оглянувшись, вымолвил полковник и горько усмехнулся»[293]
.Похожие настроения царили и среди связистов Черноморского флота. Бывший шифровальщик П.П. Руденко в 1971 г. писал, что они уже к 20 июня знали, что Севастополь не удержать. Возникал естественный вопрос об эвакуации армии на Кавказ, но вышестоящее начальство подобную идею не поддержало, ошибочно считая, что еще не все потеряно. В результате было упущено время, хотя, по мнению ряда морских специалистов, до 25 июня еще можно было что-то сделать ради спасения армии[294]
.21 июня