Битва за свет

…Я приоткрыл глаза и увидел интересную картинку; наверное, да, скорее всего, это был сон: передо мной вдруг проплыла огромная секция разводного моста. Я видел этакие чудеса инженерного творчества в Питере, когда много лет назад ездил туда с экскурсией от университета. Где-то вдалеке блеснул в лучах солнца и тотчас скрылся за зданием шпиль Адмиралтейства. Я не понимал, где я и что вообще происходит. Липкий словно патока разум неохотно начал включаться. "Питер!", — подумал я. Вдруг, поверх увиденной, радужной картинки, чётко ассоциировавшейся у меня с той университетской туристической поездкой, чёрной кляксой всплыло воспоминание о десятках тлеющих под солнцем трупов афганцев, о маленькой, сплошь забрызганной похожей на кровь субстанцией, комнате того злополучного особняка, где недавно мы провели самую страшную в моей жизни ночь. Мысли закрутились ещё быстрее, я начал складывать в единую цепочку те обрывки воспоминаний, что вихрем завертелись в моей голове. Но тело было будто аморфным, ватным, обмякшим. Я широко раскрыл глаза. Да, мы ехали по Санкт-Петербургу, сомнений не осталось — это не сон! Я с трудом повернул голову немножко левее и тут же встретился взглядом с Гошей, управляющим моей Хондой. "Конечно же, нельзя было ему доверять, этому предателю! Я же знал, знал, что неспроста он согласился помогать мне, сукин сын!", рассуждал я в полубреду. "Но чего ему нужно, чего он хочет? Спастись в Питере? Но он же просто мог послать меня куда подальше ещё позавчера и спокойно увозить свою задницу на север вместе с Клопом?!", терялся я в многочисленных догадках, которые ну никак не хотели увязываться со всеми теми обстоятельствами, которые произошли за предыдущие двое суток…

С добрым утром! — бодро произнёс Гоша. — А мы как раз приехали, наконец-то… — как мне показалось, радостно заключил он.

Куда приехали? — еле-еле сумел произнести я едва слушающимися губами, так окончательно и не осознав, что же, всё-таки, происходит.

Как куда? — Гоша искренне удивился. — В Северную столицу, город Санкт-Петербург, а ты думал? На Багамы? — с лёгким сарказмом хмыкнул он.

Вдруг сердце моё заколотилось в бешеном темпе, мысли в раз стали чёткими и ясными! Я вспомнил, как в процессе установки запаски на Хонду, чья-то рука, — не иначе как Гошина, — приложила к моему лицу влажноватую тряпку, пропитанную какой-то дрянью, которая на какое-то, очевидно не малое, время погрузило меня в глубочайший сон. "Даша! Мы в Питере, где Даша?", — я оторопел от чувства паники, беспомощности и безысходности. Затем я сделал жалкую попытку поднять руки, но не тут-то было: я с ужасом обнаружил, что руки мои были чем-то связаны за сиденьем в запястьях. Ну конечно, я сразу же заметил, что из моих джинсов вытащен ремень…

Сука… — прошипел я сквозь зубы, глядя на Гошу, а на глазах непроизвольно навернулись слёзы. — Тварь! — шипел я на ветерана, беспомощно ёрзая на сиденье и тщетно пытаясь вызволить заломленные за спину руки.

Но-но, полегче ты, — брякнул Гоша в ответ. — Для твоего же, дурак, блага…

Что это было? Что за тряпка? — процедил я сквозь зубы.

Морфий! — улыбнулся Гоша. — В аптечке Транспортёра был. Неотъемлемый элемент боевого медкомплекта… — Деловито закончил Гоша. По моим щекам уже вовсю катили слёзы.

Там же Даша, тварь! — в голос рыдал я, уже оставив бесполезные попытки освободиться от ремня. — Оставил бы меня лучше там, поехал бы один! — орал я на Гошу, который, тем временем, уже припарковался у какого-то серого, неприметного здания и заглушил мотор.

Ты пойми же, — голос Гоши сменился на сочувствующий и понимающий, в нём вдруг не осталось и отголоска какого-то сарказма или хладнокровия, — пойми, Антоха… Ты своими глазами видел ад, видел, что творится. Даши уже нет в живых — это горькая правда. Мне приходилось терять многих друзей и родных, я столько пережил… Это нужно пережить, переплакать и идти дальше. Я тебя понимаю более, чем прекрасно, но ты бы погубил и себя, и меня, если бы мы остались в тех краях и продолжили бы бесполезные поиски. Но, увы, это была бы наша погибель без малейших шансов как найти твою Дашеньку, так и нам пережить вторую такую ночь…

Она жива, жива, понял ты, урод! — у меня началась настоящая истерика, я крыл бойца благим матом, вновь принявшись дёргаться и вертеться, как уж на сковороде в надежде вырвать руки из железных оков умело завязанного ремня и как следует врезать бойцу по морде.