Битвы божьих коровок

– Ждите. – благосклонно разрешила дама. Несколько минут Пацюк и “хала” сидели молча.

– А что у вас? – она не выдержала первой.

– В каком смысле?

– Роман, повесть, сборник рассказов?

– Повесть, – соврал Пацюк. – Тематическая…

– На какую тему? – дама никак не хотела отставать от него.

– Про собаку…

– Про собаку? – Хала на макушке дамы удивленно закачалась.

– Ну да…

– Значит, это экологическая повесть?

– Почему же экологическая? – Пацюк и сам не заметил, как втянулся в разговор. – Милицейская.

– И что же здесь милицейского?

– Собака. Собака по кличке Даниил Константинович. Работает в органах.

– Не бывает собак по кличке Даниил Константинович, – отрезала дама. Видимо, в свое время она набила руку на редактуре произведений социалистического реализма.

– Даниил Константинович – это ее полное имя. А сокращенно – Даня. Даня всю жизнь ловил преступников, но на старости лет потерял нюх, стал бросаться на своих и…

– Его пристрелили, – удовлетворенно закончила за Пацюка дама.

Эх, если бы!.. Стажер вздохнул:

– Не совсем. Его хотели пристрелить, но за Даню вступился молодой милиционер Егор Пацюк. Егор забрал Даню к себе домой, и пес спокойно дожил свой век.

– Спокойно? – Дама презрительно выгнула губы.

– Ну, не совсем спокойно… Иногда молодой милиционер Пацюк поднимал Даню среди ночи с подстилки, тыкал ему в нос глобус и кричал: “А-ну, покажи Колумбию! Колумбию, гад, покажи!..”…

История про глобус с заплаткой из родины кокаина на боку не очень понравилась даме.

– Не пойдет, – отрезала она.

– Почему?

– Издевательство над животными. Ни одно уважающее себя издательство это не опубликует. А если опубликует – его по судам затаскает какой-нибудь “Гринпис”…

Крыть было нечем, и Пацюк замолк. И от нечего делать стал прислушиваться к разговору за дверью старшего редактора. Обрывки фраз не очень обнадеживали: “ходульный герой…”, “слабо прописанный второй план…”, “случайные убийства…”, “случайностей быть не должно…”, “явная творческая неудача…”, “быть может, вам лучше заняться чем-то другим?..”

"Бедняга ты бедняга, а ведь еще Карл Маркс говорил: “Не в свои сани не садись, “Капитала” не наживешь…”, – успел подумать Пацюк.

И тотчас же дверь, ведущая в кабинет Фаины Александровны Звонниковой, распахнулась.

И на пороге возник следователь районной прокуратуры Д. К. Забелин собственной персоной!..

Даже если бы дородная дама с халой сбросила платье и голой исполнила бы на столе танец живота, и тогда Пацюк удивился бы меньше.

А сама мысль о том, что Забелин мог оказаться писателем, выглядела гораздо более абсурдной, чем мысль о том, что Пацюк мог оказаться убийцей.

– Ты? – прошептал Забелин. На него было жалко смотреть.

– Я… – Пацюк вскочил со стула и, прикрываясь им, как щитом, бросился к двери. И, уже ухватившись за ручку, повернулся к Забелину:

– Я!.. Ваш ходульный герой. Ваша творческая неудача. Спасибо, что не забываете!..

Это был явный перебор, это был откровенный вызов, после которого Забелин наверняка поднимет на ноги не только городскую, но и Генеральную прокуратуру. Но отказать себе в секундном триумфе Пацюк не мог.

– Ах ты!.. – выдохнул Забелин и бросил узкое тело в сторону стоящего у двери стажера.

Пацюк успел загородиться стулом, а потом и швырнуть его в Забелина. Запутавшись в перекладинах, тот потерял драгоценные мгновения, и Пацюк успел выскочить за дверь.

До спасительной лестницы было рукой подать, каких-нибудь жалких тридцать метров. Обставить его на прямой Забелин не сможет, к тому же у Пацюка фора во времени. И неплохое знание местности (О-ой! Совсем – неплохое знание, до сих пор в боку отдается!)… Пацюк успеет выскочить в проходной двор – и ищи-свищи…

Но “ищи-свищи” не выгорело.

На лестнице Егора ждала неожиданная и потому обидная западня. Два неповоротливых, как шкафы, грузчика тащили наверх еще один шкаф. Судя по вычурной инкрустации и обилию перламутровых вставок, шкаф предназначался кому-нибудь из издательских бонз, а возможно, и верховному главнокомандующему: Кириллу Яковлевичу Нещередову.

Но это дела не меняло.

Пацюк оказался отрезанным от спасительного выхода на улицу. А от женского туалета в конце коридора надвигалось грозное сопение пришедшего в себя Забелина.

– Эй, парни! – зычным голосом закричал следователь едва показавшимся макушкам грузчиков. – Не пускайте его!.. Задержите!..

Впрочем, и без того было ясно, что Пацюк попался. Заметавшись как мышь в мышеловке, он попытался сунуться в какие-то двери, смутно понимая, что если воткнется в любой из этих каменных мешков, то лишь продлит агонию.

Никакого выхода. Никакого.

Сзади – Забелин, снизу – представительский шкаф, а сверху…

Сверху была неизвестность, и Пацюк смело бросился ей навстречу. Он с ходу перемахнул пролет третьего этажа, вырвался на просторы четвертого, пронесся по коридору, заставленному какими-то станками, и очутился в маленьком крытом переходе. Совсем маленьком – метра три, не больше. Переход венчала узкая дверь, и Пацюк молил бога только об одном: пусть она окажется открытой!

Пусть она будет открытой! Пусть!

Дверь действительно была не заперта.