Битвы божьих коровок

— Почему же? — Борода воздел руки к потолку. — Судьба, друг мой. Не борись с судьбой, жди ее приговора, прими увэй!

"Прими увэй” прозвучало как “прими обет безбрачия” или “оскопи себя в честь восьми бессмертных”. А на это Пацюк согласиться не мог.

— Пошел ты со своими увэями… Лучше расскажи мне о Юкках…

— О Юкках?

— Ты ведь там катаешься. Знаешь теремок под названием “Чертова мельница”? Или его еще величают “С понтом Нотр-Дам”.

— Впервые слышу.

— Особняк в стиле графа Дракулы. Химеры на фронтоне, черти на башнях… Разве ты его не видел?

Борода погрузился в глубокое раздумье. И спустя минуту изрек очередную даосскую патетическую бессмысленность:

— Зачем смотреть на дома, когда есть холмы? Зачем смотреть на дома, когда есть дорога?

— Да, — согласился Пацюк. — Да. Ты прав, кретин. Зачем смотреть на дома, когда есть соевые бобы? Зачем смотреть на дома, когда есть противозачаточные пилюли? Зачем смотреть на дома, когда есть презервативы с музыкой? Зачем смотреть на дома, когда есть шарики для члена? Зачем смотреть на дома, когда есть недорогие симпатяжки в мини на Старо-Невском?

— Ключ на полочке, — кротко сказал Борода. — Возьми его, если надумаешь уйти.

— А ты куда собираешься?

Пацюк, вылизавший весь рис и вылакавший весь зеленый чай, теперь с интересом наблюдал за Бородой. Тот выполз из своего священного угла и бесшумно заходил по комнате, на ходу надевая длинную рубаху с Лао-цзы (еще одного удачного клона рубахи самого Пацюка) и потертую меховую безрукавку. Довершила картину преображения меховая кепка с оторочкой.

— Я иду в гуань.

— Куда?!

— Вообще гуань — это даосский монастырь. Но мы так называем место, где собираются адепты Дао.

— И много вас там?.. — “Таких сумасшедших”, — хотел добавить Пацюк, но сдержался. В конце концов, чумовой Борода предоставил ему кров. И сколько Егор будет здесь околачиваться — неизвестно.

— Нас немного. Но ведь дело не в количестве, правда?

— Это точно.

* * *

…Владельца “Москвича” с номерным знаком “Н ОЗЗ ХВ 78 RUS” (того самого, который увез ангела) звали Тимур Манивальдович Жумыга. Проживал Жумыга на самых задворках Сосновой Поляны, на улице Летчика Пилютова. Сведения о Жумыге добыл Пацюку еще один его однокурсник по универсу — Гена Ладошкин, подвизающийся ныне в ГИБДД.

…Известие о Тимуре Манивальдовиче в контексте улицы Летчика Пилютова чрезвычайно возбудило Пацюка. И все потому, что сама улица находилась в двух кварталах от жилища Мицуко.

У метро “Ветеранов” Пацюк втиснулся в переполненный троллейбус, который выплюнул его едва ли не на конечной. Несколько раз он порывался сойти раньше — на Пограничника Гарькавого (ведь именно там находились чертоги убитого ангела). Но так и не сошел. От лукавого Забелина можно было ждать чего угодно — в том числе и засады на квартире Мицуко.

Жумыга жил в замызганном “корабле”, вокруг которого группировались такие же замызганные пятиэтажки, сломанные качели, старые гаражи и старые тополя.

Пацюк без труда нашел нужный подъезд и нужную квартиру. И решительно позвонил в дверь, из-за которой доносились собачий лай, детский рев и женский визг.

Ему открыли только через пять минут, когда собачий лай перешел в тихое поскуливание, детский рев — в громкое сопение, а женский визг застыл на самой высокой ноте.

— Добрый вечер, — приветливо сказал Пацюк, разглядывая женщину в испачканном мукой переднике. — Мне нужен Жумыга Тимур Манивальдович.

— Правда? — почему-то обрадовалась женщина. — Мне он тоже нужен. Два часа назад ушел за маслом, падлюка, и до сих пор его нет.

— И где же он? — по инерции спросил Егор.

— Где? Это у тебя, алкаша, нужно спросить где! У тебя и у дружков твоих поганых, забулдыг, хронь подзаборная, чтоб вам ни дна ни покрышки! И когда ж вы все передохнете, а?

Пацюк хотел было возмутиться, но по зрелом размышлении делать этого не стал. Глупо возмущаться, когда на тебе старые кроссовки и такая же курточка. И пионерский свитер с мухоморами. А служебное удостоверение, которое могло пролить свет на его личность, осталось в лапах у Забелина. Вместе со всеми остальными его документами.

Женщина уже была готова с треском захлопнуть дверь перед носом Пацюка, когда его осенило.

— Я, собственно, хотел долг ему отдать. Я у него деньги одалживал.

Известие о долге смягчило сердце женщины.

— И сколько? — осторожно спросила она.

В кармане Пацюка лежала сотенная, позаимствованная у добрейшего Бороды, и несколько мятых десяток. Сотенная, безусловно, произвела бы на женщину большое впечатление, но… Будь реалистом, Егор, разве может Тимур Жумыга одалживать кому-то сотенную, имея в наличии жену, неизвестное количество детей и собаку? Придется ограничиться двадцаткой.

— Сколько? — снова повторила женщина.

— Двадцать, — выдохнул Пацюк и с готовностью зашуршал купюрами.

— Значит, двадцать! — Голос тетки не предвещал ничего хорошего. — Я десять лет в отрепьях хожу, детям ботинки купить не на что, а он двадцатки одалживает! А у тебя, подлеца, еще совести хватает из семейного человека деньги тянуть! А?!