Битвы за Кавказ. История войн на турецко-кавказском фронте. 1828–1921

Наместник Кавказа князь Воронцов рассматривал появление франко-британского флота в Черном море как огромную угрозу не только для кавказского побережья, но и для всех русских владений, расположенных южнее Главного хребта. Тифлис настойчиво требовал подкреплений; ранней весной туда прибыли три драгунских полка и шесть полков донских казаков. Однако в связи с ухудшением ситуации на Дунае и с угрозой вторжения в Россию стало очевидно, что больше подкреплений не будет. Здоровье обеспокоенного и удрученного наместника сильно ухудшилось, и он покинул Тифлис; вместо него остался генерал Рид[30]. Он был настроен крайне пессимистично: опасался высадки франко-британского экспедиционного корпуса и персидской атаки на реке Араке. В своем докладе императору он советовал эвакуировать все русские гарнизоны с мусульманских территорий Восточного Кавказа, включая Дербент и с таким трудом завоеванные позиции в Дагестане, а также временно оставить Грузию, Имеретию, Мингрелию и Гурию. Он предлагал ограничить русскую оборону защитой Кавказской линии к северу от Главного хребта, вдоль рек Кубань, Сунжа и Сулак. Император Николай I с негодованием отверг пораженческие предложения Рида, снял его с поста руководителя военной администрации Кавказа и назначил на эту должность князя Барятинского (будущего победителя Шамиля). Офицеры, служившие на границе, ни в коей мере не разделяли опасений наместника Тифлиса, и дальнейшее развитие событий показало, что император оценил ситуацию правильно.

Политические страхи оказались сильно преувеличенными, а последующие события показали, до какой степени могут быть необоснованными политика и стратегия, если они базируются на предположениях, строящихся исходя из внутренних перемещений войск во вражеском государстве, – даже если правительство этой страны само ожидает успеха от этих передвижений.

На территории, где многочисленное население, состоящее из враждебных друг другу сообществ, подвергалось воздействию различных иностранных влияний и где численность оккупационных войск, рассеянных на огромной территории в виде относительно небольших отрядов, не превышала 100 тыс. человек регулярной армии и казаков, возникали различные проблемы.

Настоящая опасность таилась в возможных черкесских атаках, поддержанных войсками союзников с моря, и во вторжении Шамиля в Кахетию. Кроме того, не было полной уверенности и в том, что «мирное» мусульманское население Восточного Закавказья останется лояльным к России, узнав об успехах турецких и союзных войск или о персидском вторжении.

Вероятность турецкого наступления и мусульманских атак помогла русской администрации приобрести горячую поддержку со стороны грузинских и армянских христиан. После Кахетинского восстания 1812 г. у Российской империи практически не было проблем с грузинами и никогда – с армянами. Некоторые грузинские офицеры разделяли идеи декабристов; в Гурии вспыхнуло несколько небольших крестьянских восстаний. В годы войны 1828–1829 гг. грузины (за исключением гурийцев, которым турки угрожали напрямую) весьма неохотно вступали в ряды русской армии, и Паскевичу было гораздо проще набрать мусульман в два своих великолепных полка нерегулярной конницы. Однако в последней четверти XIX в. грузинская знать попала под влияние русского образа жизни (особенно военного), и многие грузинские офицеры, а также офицеры смешанного грузинско-армянского происхождения добились в императорской армии командных постов: Андроников, Бебутов, Орбелиани, Багратион, Чавчавадзе и Эрнстов. В тот период в Грузии не было серьезных антироссийских настроений – ни среди дворянства, ни среди крестьянства. Грузинский национализм появился в конце века уже в буржуазной среде.

Опасаясь турок и своих мусульманских соседей, крестьяне не отставали от дворян в демонстрации преданности России. Призыв князя Воронцова, очень популярного на Кавказе человека, был встречен с энтузиазмом. В Имеретин и Восточной Грузии было набрано четыре регулярных батальона, а в Картли и Кахетии, которым угрожали свирепые мюриды Шамиля, – десять дружин по тысяче человек в каждой. В Имеретин 5 тыс. человек ушли в ополчение, в Гурии – 3 тыс. (традиционно гурийцы считались лучшими стрелками) и около 2 тыс. – в Мингрелии. Некоторые из этих частей, в особенности гурийские и имеретинские дружины, проявили отличные бойцовские качества и составили очень ценное пополнение для 20-тысячной русской армии на Кавказе.