Кстати, на всякий случай я позже на себе проверил, насколько твердо гвардейцы все усвоили. Эксперимент принес положительный результат. На страже старшим стоял не Жилка, иной, но тем не менее мне смущенно напомнили, а когда я, кивнув, продолжал сидеть, дверь не закрыли, а остались стоять в проеме, выжидая, когда князь соизволит уйти.
Словом, теперь можно быть спокойным и тут.
Да вдобавок новая радость…
Глава 27
ВТОРОЙ ПОЛК И ПЕРВЫЙ БАНК
Было от чего ликовать — наконец-то прибыли из Костромы Любава и Бэкон, а с ними прикатили вызванные мною трое художников, старый Курай с тремя спецами по валянию валенок и венецианский стеклодув Петруша Морозко, в смысле Пьетро Морозини. Последнего прислал Густав. Вообще-то я надеялся, что он прикатит сам, но принц отписал в грамотке, что занедужил, а едва оправится, непременно приедет. Был в поезде и присланный по моей просьбе самим Федором Конем каменных дел мастер Остафий Чара — коль уж строить терем, так чтоб потом душа радовалась, глядючи на него.
Недолго думая я решил, что имею право чуточку расслабиться, съездив навестить своего ученика. Не рвался бы так сильно, но меня достали многочисленные гости, которые, что ни вечер, прикатывали ко мне на подворье, желая пристроить своего сыночка, племянника или родственничка в Первый гвардейский полк.
Это раньше, при Борисе Федоровиче, Стража Верных считалась царской причудой и всем казалось зазорным ставить своих мальцов в один строй с детьми гончаров, пекарей, плотников, кузнецов и кожемяк, а то и попросту смердов или нищих. Зато ныне Первый особый гвардейский полк оказался овеян эдакой легендарной, чуть ли не мистической славой. Шутка ли — всего тысяча человек сумела взять столько неприступных каменных крепостей. И не просто взять, а при ничтожных потерях — меньше четырех десятков человек, при полном отсутствии артиллерии — полевые пушчонки мы ни разу не задействовали, о чем весьма сожалел и Моргун, и его подчиненные, и в кратчайшие сроки — меньше чем за два месяца. А ведь под тем же Ревелем тридцатью годами ранее обломала зубы целая армия Ивана Грозного, без толку проторчав под стенами города чуть ли не полгода, хотя имела в несколько десятков раз больше людей и мощную осадную артиллерию.
Поначалу мне было удивительно, что никто не смотрит ни на местничество, ни на неизбежную «потерьку чести». Позже выяснил, что касаемо ее имелась в Разрядном приказе одна хитрая оговорка. Сделал ее полсотни лет назад юный Иоанн Васильевич, готовясь к взятию Казани. Гласила она в переводе на современный язык следующее. Если родовитые на первых порах проходят службу под началом худородных воевод, то впоследствии она в зачет им не идет, дабы когда они сами по прошествии времени станут воеводствовать, то «в своем отечестве порухи не имели б». А коли так, чего не отдать своих мальцов в учебу? И отдавали. Но, разумеется, норовили сунуть не в формируемый в тех же старых казармах Второй (он тоже был назван мною особым, ибо я включил оба полка в разряд стрелецких, но хотелось, чтобы они уже по названию отличались от прочих), а именно в Первый гвардейский.
Нет, поначалу они шли в Стрелецкий приказ, суля тамошним дьякам всевозможные взятки. Но те — диво дивное — посулов не принимали, отказывая с ходу и не желая ничего слушать. А самых настойчивых они прямиком отправляли ко мне, поясняя, что без особого разрешения князя, начертанного на их челобитной, никак нельзя. Вот во Второй пожалуйста, а в этот нет.
И приходилось мне принимать многочисленных просителей. Одно хорошо — сами они ко мне в гости приезжали редко. Я ведь говорил, что на Руси не принято более знатным посещать с визитом дома менее знатных. Так что вместо Трубецких и прочих, поскольку те, невзирая на мое нынешнее высокое положение, опасались «потерьки чести», ко мне приезжали их родичи рангом пониже. Из знати, входящей в Думу, к примеру, сочли возможным заглянуть ко мне только те, что были окольничими, и всего один боярин Татев. Но он не в счет, поскольку тоже из свежеиспеченных и сам получил боярство совсем недавно, от Дмитрия. Опять же и общие воспоминания о Путивле.
Поначалу мои гости намекали, что было бы неплохо поставить их родственничка десятником Первого полка, если уж нельзя сотником. Правда, чуть погодя смягчались, мол, так и быть, пусть для начала чуток послужит в простых ратниках. Но я был стоек и непоколебим, на все уговоры отвечая коротким и категоричным «Нет!». Не бывать ему сотником, не бывать десятником, и даже рядовым гвардейцем тоже не бывать. Но, желая смягчить отказ, всякий раз приводил в пример Долгоруких. Мол, невзирая на то что они — мои родичи, все равно их сыновья отправлены во Второй особый полк, ибо необученным недорослям в гвардейском не место.