Бюро расследования судеб

– Для того, кто потерял близкого, такие ответы жизненно важны. Иначе могила у него в душе так и останется разверстой. Понимаешь?

Ирен слушала, и ей казалось, что она возвращается во времени – к сумеречному пейзажу, где среди руин блуждают толпы растерянных душ человеческих.

Странно, что она опасалась реакции мужа. Они никогда не обсуждали нацизм. Почему же она так боялась, что такая ее работа придется ему не по душе? Может быть, потому, что однажды он просто пожал плечами – она уже не помнила повода: какой-то репортаж, передача о памятном событии? Он сделал именно так, и еще глубоко вздохнул. Она выключила телевизор.

– Когда я приехала сюда, – продолжала Эва, – этот город… это был город СС.

– Мне кажется, такое в те годы было повсюду.

– Нет, – возразила она. – В войну этот город жил только благодаря СС. На улицах, в окрестных лесах люди в черных мундирах встречались чаще гражданских. Можешь в такое поверить?

Ирен не понимала. Тогда Эва объяснила ей: перед войной городок Арользен был зажиточным местечком, на страже которого стоял внушительный барочный замок, окруженный хозяйственными постройками и тысячелетними деревьями, стоящими навытяжку, как часовые. Наследный принц Вальдек-Пирмонтский, Йозиас, был от Гитлера без ума. С фанатизмом неофита он пожаловал этой религии чистой крови частичку своего баснословного германского достоинства, заклеймив собственное потомство двумя руническими молниями эсэсовцев. Взамен он получил молниеносный карьерный взлет, став дивизионным генералом СС. Арользен вернул себе прежний статус военного городка. Размах у принца был поистине широк: у себя в замке он обустроил офицерскую школу для элитного корпуса СС; громадный комплекс включал учебную администрацию, казарму, в которой располагался второй полк дивизии «Германия» Ваффен-СС, и постройки для интендантских служб. Прекрасней нельзя было даже вообразить; город и его князь охмелели от собственной важности. Опьяняло все – военные парады, свадьбы, сыгранные с большой помпой. Первый в Германии город эсэсовцев, проросший в ее сердце красным и черным. Содрогнувшись под тяжестью ответственных должностей, Йозиас предпочел самую взыскательную – инспектировать лагерь в Бухенвальде, отданный под его власть эсэсовского генерала, к тому же вошедшего в полтора десятка высочайших офицерских чинов СС в Германии. Гиммлер был его близким другом и крестным его сына.

– Большинство жителей его поддерживало. Они всегда были верны своему хозяину.

Это стало чем-то вроде тайного клейма, следа, оставленного ожогом разгрома. Пусть даже низложенный принц был осужден в Нюрнберге и заключен в тюрьму в Ландсберге. Пусть даже они целыми днями прятались в норах, терзаемые унижением, ужасаясь при одной мысли, что им готовили победители.

Принца сослали подальше от замка. В опустевших залах теперь слышались только шаги американских пехотинцев. Чужеземцы курили, прислонившись к статуям, оскверняли тишину, разгружали картонные папки. Их не смущали ни обычаи, ни средневековые гербы.

– Поначалу американцы устроили Центральное розыскное бюро в хозяйственных пристройках.

– Из принципа? – спросила Ирен.

– Отнюдь нет, – улыбнулась Ева. – Для удобства. Город не бомбили. Здания пустовали. Места для размещения документов хватало, а ведь их свозили сюда грузовиками со всей Германии. Город стоял на пересечении четырех оккупационных зон страны. Какая все-таки в этом ирония… Создать именно здесь крупнейший центр документации о жертвах нацистских преследований!

– Местным, наверное, нелегко было с этим смириться.

– Это еще слишком мягко сказано… В конце концов они к нам привыкли. Центр – один из крупнейших работодателей в городке.

Поначалу Центральное розыскное бюро, позднее превратившееся в «Интернешнл Трейсинг Сервис», представляло нешуточную угрозу для населения.

– Они нас ненавидели. Мы их боялись до смерти.

Эва улыбалась. А Ирен думала: «Какую жизнь она прожила, почему у нее такие плохие зубы?»

– У них были для этого основания, но нас интересовали только жертвы. И те, кто по ним тосковал.

От этой первой встречи с Эвой у Ирен осталось в памяти чувство головокружения. Как в детстве – когда крутишься вокруг своей оси с завязанными глазами. Ну и город – здешний принц был нацистом; а теперь, в 1990-м, отсюда продолжали разыскивать пропавших во время войны. Разве так могло быть? Эва показала ей, какие стопки почты громоздились в секретариате. Каждый год сюда стекались десятки тысяч писем – и в каждом звучали разноязыкие голоса, рассказывающие о долгих поисках. Некоторые перерыли все что можно, но тщетно. Другие признавались: «Я ничего не знаю. Передо мной зияющая дыра».

Или так: «Моя мать унесла свои тайны в могилу. Не оставляйте меня наедине с этой тишиной».

У каждого письма была своя тяжесть – столько весила надежда. От этих слов перехватывало дыхание.

– Если согласишься здесь работать, будешь заниматься прошениями от французских граждан, – сказала Эва.

Какая тяжелая ноша. Ей захотелось сбежать.

– Не знаю, потяну ли, – прошептала она.

Эва окинула ее пронизывающим взглядом: