Бьющий на взлете (СИ)

— Ты мой героооой… Ты самый красивый мужчина в Англии, Майкл.

— По-моему, ты надо мной прикалываешься, а?

— Так, только самую малость. Жаль, ты больше не можешь скинуть мне в мессенджер фоточку торса.

Ему ее не хватало. Очень не хватало. Куда сильней, чем пока была жива, хотя сейчас они разговаривали чаще. В разговорах с отсутствующими и покойными есть огромный плюс: они всегда говорят либо то, что ты о себе знаешь и так, либо то, чего ни при каких условиях не хотел бы слышать. Не успеваешь соскучиться в разговоре.

— Это вуайеризм, дарлинг, могла бы оставить меня в одиночестве хотя бы на время…

— Я бы с удовольствием, и никак не ожидала такого эффекта, веришь? По логике, с тобой должна была слиться некогда обожаемая тобой Натали…

— Кто?

— Ну, Натали. Цыпленочек этот. В Праге.

— А.

— Никогда бы не подумала, что ты забудешь, ради кого убил меня…

Она неправа, но спорить с ней бесполезно. Этот неловкий момент — саму смерть — они впрямую ни разу не обсуждали. Зачем портить то хорошее, что у них есть?

— Я не убивал. Ты выбрала смерть сама… ты меня подставила.

— Ну, есть немного.

— Зато ты осталась со мной навсегда, как того и хотела.

— Ну, извини.

— И я полностью твой — в том смысле, в каком вообще могу кому-то принадлежать. Странно исполняются мечты, да, Эла?

— Я тоже хотела не этого. Я-то никак не хотела не расставаться с тобой никогда. Во всяком случае, именно таким извращенным образом…

— Тогда замолчи и перестань подглядывать.

Когда он находил себе бабу, она обычно пропадала надолго и дулась. Иногда бывало, возвращалась тут же после свидания и язвила. Она так злилась, что никогда не мешала ему во время секса — бесценное преимущество при подобном сожительстве. Прикольно было обсуждать с ней ощущения, параметры и стати новой любовницы откровенно, как никогда бы не смог в жизни, все-таки у них было очень общее, едкое чувство юмора. Восемь типов близости, говорите? У них совпадало семь. На восьмом — общие ценности — они и разошлись. Что ж тут поделаешь. Чаще всего проще убить партнера, чем принять его жизненную позицию. Или расстаться. Расставаться он умел в совершенстве, она не умела вовсе. Она иногда замолкала, иногда злилась и говорила гадости. Но этим трем годам разговоров он, говоря откровенно, предпочел бы одну-единственную возможность обнять ее, ощутить по-настоящему полно.

Наверное, дело было в кольце. Он его так и не выбросил.

Более того, таскал с собой в кругосветку.

Глава 16 Across The Universe

AcrossTheUniverse

Палос-де-ла-Фронтера и Ла Рабида, ярко-белая на фоне ярко-синего неба. Он прошел в те же двери, что и Колон, тщеславный жадный генуэзец, четыреста лет назад. Стоять на тех же камнях давало ощущение сопричастности времени, одномоментности существования с ними, ушедшими, а значит — бессмертия. Призраки каравелл под стенами не исцеляли, ибо являлись жалким подобием того, что творилось в душе.

Отправиться в путь. Собрать пыль времени на трекинговые ботинки. Загарпунить кита. Он же все равно сожрет тебя изнутри, что ты ни делай — эта невозможная летучесть, легкость, центробежная скорость, его словно раскручивало, отторгало от земной коры ускорением, тогда он считал это белым китом. Есть люди с тавром одиночества, как иные с татуировочкой на бицухе. Устав гоняться за кашалотом, он просто набил его на предплечье и посчитал разговор оконченным, но нет. Кит всегда оказывался впереди на полплавника. За сорок пять лет он надежно упаковал зверя под обшивку желтой подводной лодки, но порой кашалот крушил субмарину изнутри — и все рухнуло в Праге. Потому что там было не три смерти, а четыре, четвертая — его собственная. Знать о себе вот это и жить — такое себе. Привыкаешь не сразу.

Обещая вернуться, но не собираясь возвращаться.

Путешествие — образ мысли и образ жизни. Мореплавание порождает безответственность, моряк — всегда немного странник, смертник, отщепенец. Надо ли говорить, что Гонза страстно любил и корабли, и путешествия, и путешествия на кораблях? В служебной каютке сухогруза, на борту яхты, на худой конец, заточенным в гулком чреве парома. Сотовая связь поставила точку в романтике путешествий. До спутника, повисшего над головой, ты отправлялся в дорогу, имея полную возможность не вернуться обратно, высокую вероятность встретить жребий, просто пропав без вести, в пути. Теперь такой роскоши почти не осталось. Зато тебя как бы нет, пока ты в пути, — прекраснейший способ достичь нирваны.

Шел, как Колумб, против ветра. Как Магеллан, одержимо рвался вперед, не считаясь с людьми и жертвами. Носил в себе того и другого. К чему пришел? К чему вообще приходишь к полтиннику после молодости, типичной для любого приключенца, полной событий, казавшихся важными, переживаний, соблазнительно острых? К пустоте.

К пустоте, подобной глубине океана, куда не достигают лучи солнца. Но его пустота хотя бы освещалась факелом негасимой мечты, соблазняла, подобно наросту самки удильщика.