Бизнес большого ринга

«Первый раунд. Я иду прямо на Джеффриса. Он пытается пробить мою защиту, но я играл слишком большую игру для того, чтобы не быть очень осторожным. Я отступаю. Джеффрис следует за мной и посылает сильный удар слева. Он идет в клинч, опираясь всеми своими ста килограммами на мои плечи; так он продолжает делать все время. Так как я держусь на близком расстоянии, он возобновляет клинч, вешается мне на шею, обхватывая меня по-медвежьи.

Я бью его и отскакиваю в сторону. Он пытается ответить, но он слишком далеко. Мы ведем политику ложных ударов, ограничиваясь игрой ног. Джеффрис хочет нанести легкий удар слева, но я нахожусь на недоступной для него дистанции. Так как он приближается, я бью его в голову и в то же время наношу ему сильный удар правой в ухо и нос.

Второй раунд. Как только раздается сигнал, я приближаюсь и бью слева. Он принимает свою любимую стойку (она состоит в своего рода приседании, с тем чтобы живот был как можно дальше от противника и так основательно закрыт от ударов, чтобы противник мог атаковать лишь с большим трудом), пытается ухватить меня за шею, чтобы повиснуть на ней всей своей тяжестью. Рефери Сайлер нас разводит. Этот маневр Джеффрис многократно возобновляет. Я наношу жестокий удар в лицо. Джеффрис отвечает правой в бок. Я бью левой. Уход и новая атака моего противника. Он наносит мне три легких удара: один в живот, два в лицо. Я бью в челюсть. Он отвечает и идет в клинч, пытаясь оторвать меня от земли и отбросить подальше от себя. Когда я вновь нахожу равновесие, он бьет справа, и я сажусь на пол. Я вскакиваю, как мяч, и атакую до конца раунда.

Третий раунд. Я убежден и по сегодняшний день, что между вторым и третьим раундами в минеральную воду, которую мне давали пить, была брошена какая-то мерзость, так как с этого момента я совершенно перестаю сознавать окружающее. Начиная с третьего раунда я вчистую перестаю владеть своими силами и нервами. Я знаю, что я бьюсь, и это все. Я вижу перед собой большую курчавую голову, которая, как мне кажется, украшена извитыми черными рогами. Все остальное белого цвета. Джефф наносит мне хук справа, от которого появляется первая кровь. Толчок меня как бы пробуждает. Я преследую моего противника и провожу жестокую серию ударов, которые, если судить по газетам, очень на него действуют. Во всяком случае, он отвечает, а я наношу удар в горло, а затем в лицо. Проигрывая раунд, Джеффрис до самого конца последнего только защищается.

Возвращаясь после этого раунда в свой угол, я почти заснул. Секунданты старались привести меня в чувство, говоря мне, что я веду бой. И я, кажется, ответил им так:

— Я боксирую? Откуда вы взяли, что я боксирую?

С конца третьего раунда и вплоть до моего нокаута я совершенно не имел представления о том, что происходит. Я только вспоминаю, что в конце одного раунда (мне говорили, что это был десятый) я хотел улечься и заснуть. Один из моих секундантов сказал:

— Вставайте, Боб, полиция собирается остановить бой.

Я поднялся, а полиция, видя меня на ногах, решила, что все в порядке, и не вмешалась. В начале одиннадцатого раунда Мартин Джелиен толкнул меня на ринг, и я пошел на середину. Тогда я почувствовал, что меня бьют в шею и плечи. Инстинкт боксера заговорил: я машинально ответил. В конце концов мои руки опустились, глаза закрылись: я был в полном забытьи.

Мне рассказывают, что Джеффрис принял тогда свою согнутую, съеживающую грудь стойку и ударил меня правой и левой в челюсть. Я упал и не мог подняться в течение десяти секунд. Я потерял титул чемпиона мира и совершенно не мог понять, что же случилось?

Но я остаюсь глубоко убежденным, что в течение второго раунда в мою воду была подмешана какая-то отрава. Кто это сделал? Этого я никогда не мог узнать. Во всяком случае, у меня нет даже тени подозрения на Джеффриса, которого я считаю в числе своих друзей. Был ли это один из зрителей? Злонамеренный секундант? Не знаю. Я скорее склонен думать, что это вещество просто уже заранее находилось в минеральной воде…»