Мешок на голове стал мокрым от пота и облепил лицо, перекрывая доступ хоть и не совсем свежего, но воздуха.
Спокойный, красивый голос Никиты направлял ее. Он продолжал сыпать прибаутками.
– Ты – молодчина, Ася! Осталось еще одно усилие... так, еще... Вот!
Аксинья лбом уперлась во что-то твердое и теплое.
– Что это?
– Это моя нога, ты доползла... Теперь поднимись выше, только аккуратно, сейчас не до секса.
– Меня сейчас стошнит от этих запахов...
– Вот этого не надо!
– Никита, а ты сам не можешь ко мне нагнуться?
– Я, к сожалению, не могу.
– Сейчас я отдохну, – прилегла Ася головой ему на ногу. – Так хорошо... Хоть кто-то живой и теплый...
– Пока да.
– Типун тебе на язык.
– А я вообще горячий парень.
Воцарилась напряженная тишина. Слышался только стук сердца – Ася не понимала, ее или Никитиного, – и где-то капала вода.
Ногу свело судорогой. Она собралась с силами и попыталась подняться.
– Всё, стой! – скомандовал Никита. – Нагни голову и не пугайся. Я попробую развязать веревки зубами и стянуть мешок.
Ася замерла и вскоре почувствовала горячее дыхание на шее и какое-то движение. Никита посопел, покряхтел... и еще сильнее затянул мешок.
– Как же это трудно! Подожди, сейчас... Ой, извини! Я не укусил? У меня что-то слюни текут, как у бешеной собаки. – Наконец-то он стянул мешок с головы Аси. – Тьфу! Ты свободна!
Ася не сразу рискнула открыть глаза. А когда, наконец, решилась, то поняла, почему ее «сокамерник» говорил, что она не много потеряет, если и не увидит окружающей действительности. Пленники находились в заброшенном колодце, напоминавшем сточную яму, куда уже успели свалить немало мусора и другой гадости. Здесь было много ржавых железных баков. В некоторых местах они прохудились, и оттуда просачивалась зловонная жидкость.
– Не нравится мне здесь, – прошептала она.
– Мне тоже, – усмехнулся Никита.
Ася, чуть не свернув шею, наконец-то посмотрела на него:
– Ого...
– Что?
– Выглядишь еще хуже, чем эти баки с химикатами.
– Я и чувствую себя не лучше.
От костюма Деда Мороза на Никите остались только красные шаровары и белая майка, которая стала уже кроваво-черной. Не осталось ни бороды, ни наклеенных бровей... Кровоподтек на скуле, синяк на шее и разбитая губа – это только то, что сильно бросалось в глаза.
Ася опустила глаза и замерла. У парня в боку торчала ржавая арматура.
– Что это?
– А... Упал на нее словно на шампур, поэтому пошевелиться не в состоянии.
– А встать с этой штуки? – с ужасом прошептала она.
– Я тоже связан и подняться не могу. То есть я пробовал, но не могу взлететь горизонтально, словно на ковре-самолете, а от любого другого малейшего движения у меня жуткая боль, я фактически теряю сознание.
Аксинья с ужасом заметила кровавое пятно в виде цветочка, расплывающееся вокруг штыря.
– Ты истечешь кровью...
– Да рана-то не опасная. Так, кожа проткнута...
– Как нас сюда спустили?
– Ну уж не на лианах из цветов... Сбросили, как собак, – шмыгнул носом Никита.
– Как же мы не разбились? – подняла глаза на высокие темные стены Аксинья.
– Наверное, горы мусора смягчили падение.
– Здесь есть крысы?
– При таких химикатах, думаю, нет. Или это будут крысы-мутанты. Сможешь встать? – спросил вдруг Никита.
– Для чего?
– Перегрызу веревки у тебя на руках. Не будем же мы безропотно ждать смерти?
Акробатический этюд – это не любимый конек Аксиньи, но ценой неимоверных усилий он у нее получился. И вот она уже стояла, прижавшись к стенке, чтобы не упасть. Она ощутила горячее дыхание Никиты на руках, а потом и работу его языка и зубов.
– Ой!
– Что?
– Ты меня укусил!
– Извини... практика-то небольшая, да и веревки очень плотно закручены. Или я мутирую в крысу-людоеда.
– Ты щекочешь меня! – внезапно засмеялась Аксинья. – Ты лижешь мне запястья! Это очень щекотно!
– Я не лижу тебе их специально! Я пытаюсь ухватить веревку! Аксинья, не дергайся! – заразился ее смехом Никита.
– Мы как два идиота! Ой, не могу сосредоточиться...
После долгих мучений с перерывом на «идиотский» смех и вопли: «Мне больно! Ты кусаешься!», «Не дергайся!» Никите удалось освободить Асины запястья.
– Ух, наконец-то,– рухнула она на пол и принялась разминать кисти. Затем освободила ноги и посмотрела на Никиту. – Ну? Развязать тебя? Или тебе все равно, в каком состоянии умирать?
– Шутница... – буркнул он.
Асе пришлось повозиться с веревками: она боялась задеть ржавую палку, торчащую из его бока.
– Все... а теперь я постараюсь снять тебя с крючка, – провозгласила она, стараясь не думать, как это сделает.
– А ты – смелая девушка, – пробормотал он, стискивая зубы. – Но с развязанными руками, опираясь на локти, я сам справлюсь. Ты отойди немного, боюсь заплакать как девчонка.
– Я помогу...
– Нет! – Никита был непреклонен.
Аксинья осторожно отошла и тут же содрогнулась от глухого крика и ужасно неприятного, хлюпающего звука. Она обернулась и увидела Никиту, абсолютно бледного, свернувшегося на полу калачиком и сжимающего бок руками.
Ася кинулась к нему:
– Никита, ты жив? Никита, что с тобой? Отзовись! Скажи что-нибудь...
– Черт, так больно... Но уже все, отпускает... Чего разволновалась-то?