Бизон и Радуга

Поднимаясь в номер, я металась между желанием остановить лифт и вернуться вниз – чтобы где-нибудь в холле зарядить телефон и позвонить Маку – и ужасным ощущением убегающего времени. Каждая минута промедления уменьшает шансы Вадьки, а с ним и дедули, на выживание. Каким бы сучонком Вадька ни был – он мой брат. Нельзя бросить брата в руках отморозков. Просто нельзя, это не по-человечески.

Вот если вдруг Кисы нет в номере, то у меня волей-неволей будет несколько минут на размышления. Пока телефон хоть чуть зарядится, и я смогу позвонить Маку…

Не смогла.

Ипполит Геннадьевич были в номере и писали портрет телеведущей. Разумеется, меня заметили и прокомментировали:

– А, явилась. Вид у тебя, как с помойки.

Вот зря я думала, что мне все равно. Совсем не все равно. От обиды к глазам подступили слезы, и я, чтобы не плакать у него на виду, быстро спряталась в ванную. Увидела розетку для фена, быстро подключила телефон на зарядку, умылась ледяной водой и только потом глянула в зеркало.

Что ж. Киса прав. Вид – жуткий. Глаза красные, нос опух, губы потрескались и дрожат. Сейчас бы к Джею на ручки, поплакать, пожаловаться, свалить все проблемы на сильные мужские плечи и с чувством выполненного долга уснуть. Мечта! Такая же нереальная, как выйти замуж за принца Уэльского или короля Монако. Нам, простым девушкам из Люберец, короли Монако не светят, проблемы приходится решать самим.

Еще раз умывшись холодной водой, я нервно проверила телефон. Два процента. Как же медленно! Ну же, давай быстрее, мне надо срочно позвонить Маку. Не Джею, ему звонить страшно. Но Мак-то не станет обливать меня презрением… наверное…

– Ты там утопилась, бедная Лиза? – послышалось из-за двери насмешливое. – Хахаль оказался женат? Или просто послал шлюху, куда обычно посылают шлюх?

Зажмурившись, я досчитала до десяти, и только потом ответила:

– Нет.

Вот так. Коротко и ясно.

– Вот и отлично. Быстро приводи себя в порядок, вечером ты должна выглядеть приличной женщиной. Может быть, кто-то и поверит.

Святый Будда, дай мне сил не кинуть в дверь чем-нибудь тяжелым. Так хочется! Как же я ненавижу тебя, Киса, если бы ты знал!

Я снова кинула взгляд на телефон. Два процента. Надо позвонить Джею. Прямо сейчас. Наплевать на гордость и предубеждения, наплевать на Кисин ор, и прямо сейчас сказать: Джей, помоги мне.

Прикусив губу, чтобы не дрожала от страха, я набрала Джея – не отключая телефона от зарядки.

Пожалуйста. Пожалуйста, ответь! Скажи, что ты не злишься на меня, дуру, что тебе все еще не все равно! Пожалуйста!..

Джей сбросил вызов на втором гудке.

Просто взял и сбросил.

А я… я смотрела на чертов телефон совершенно сухими глазами. Даже губа больше не дрожала. И внутри было пусто-пусто, словно из меня разом выдернули все, что может рваться к нему, надеяться, мечтать и болеть. Остались только жалкие обрывки нервов, уже не способные ни на что.

Ну… и ладно. К черту нервы, мечты, все к черту. Лишнее. У меня остался ровно один шанс спасти дедулю от инфаркта.

Киса.

Надо сыграть на его псевдодворянской чести, фантомном благородстве и олимпийском ЧСВ. Отвратительно расчетливо и меркантильно.

Меня должно было тошнить от того, что я собиралась сделать, но не тошнило. Было совершенно все равно. Пустота.

– Поль, – начала я вполне спокойно и разумно, едва выйдя из ванной. – Дай мне три миллиона взаймы.

Не очень разумно, как показала реакция Кисы.

Впрочем, я не смогла придумать ни одной реплики, после которой Киса бы ласково улыбнулся и сказал: «Конечно, любимая, я помогу тебе».

Не его это реплика.

Это реплика Джея.

Была.

Пока он не решил, что истеричная дура с проблемами ему не нужна. Что ж. Сама виновата.

В общем, разговор с Кисой вышел омерзительным и тяжелым. Я все рассказала, показала чертово видео, воззвала к уму, чести и совести русского дворянства. Не слишком тонко, но тонко я сейчас не могла.

На меня посмотрели, как на грязь под ногами, заявили, что вот если бы я вела себя как положено хорошей жене, то никаких проблем бы и не возникло. Три миллиона – сумма немаленькая, но ради семьи, ради любимой женщины он бы… ух! А теперь – не ух. Сама виновата. Вот если бы любила, ценила…

Я слушала самовосхваления все-еще-мужа, опустив голову и сжав до боли кулаки. Кивала. Соглашалась, что дура, что не оценила и прочая, прочая. И робко-робко вставляла, что Поль же благородный человек, истинный дворянин, опора и надежа, он же не бросит несчастную семью в беде.

– Пусть этим занимается полиция. Надо было воспитывать нормального человека, а не отребье с криминальными наклонностями, – заявил Киса, задрав нос.

Я согласилась, что надо. Хотела добавить, что Поль же – не такой, он… он… И внезапно не смогла. Слезы потекли сами. Я ничего не чувствовала, а они все текли и текли.

– Не реви, дура. – Мне бросили салфетку. – Раньше надо было думать! Да не реви, сказал. Я ж не чудовище, займу тебе денег.

– Правда? – переспросила я, опять не чувствуя ничего.

– Правда. Не бросать же тебя, кретинку, ты ж даже почку продать не в состоянии. Но ты мне все отработаешь!