Мама кое-что украла и пыталась продать хозяину подделку. – Пожалуй, лучше объяснить попроще. Подробности только запутают дело. Сэм знает, что отец Лилы – босс мафии, но вряд ли понимает, что кто-то из родителей может быть смертельно опасным. – Этот тип жаждет получить оригинал, но мама не помнит, куда его подевала.
Сэм медленно кивает. – По крайней мере, с нею все в порядке. В бегах, наверное, но жива.
Ага,
я сам не очень в этом уверен.
До меня доносится запах лука, брошенного в кипящее масло на сковороде. Рот наполняется слюной.
Ну и дерьмовая у тебя семейка,
говорит Сэм. – До такого дерьма другим расти и расти.
Эти слова заставляют меня рассмеяться. – Моя семейка – сборище психов, до которых другим психам расти и расти. Раз уж о ней зашла речь, деда можешь не смущаться. Сегодня будем делать все, что душе угодно. Сбежим в стриптиз-бар. Посмотрим порнушку. Пригласим девушек по вызову. Сгоняем в Атлантик-Сити и просадим все деньги в рамми. Только скажи.
А в Атлантик-Сити играют в рамми?
Скорее всего, нет,
признаю я. – Но там наверняка сыщутся ребятки, которые охотно перекинутся с нами в картишки и оставят без гроша.
Напиться хочу – в стельку,
мечтательно говорит Сэм. – Так, чтоб забыть не только сегодняшний день, а как бы даже последние полгода.
При этом я вспоминаю Баррона с его заклятьями памяти, и мне становится не по себе. Интересно, сколько бы сейчас заплатил Сэм, чтобы с ним такое проделали. Чтобы забыть Данику. Чтобы забыть, что он ее любил.
Или чтобы заставить ее забыть о том, что она его разлюбила.
Точно так же, как по просьбе Филипа Баррон заставлял Мауру – жену Филипа – забыть о том, что она хочет уйти от мужа. Но ничего не вышло. Они снова и снова начинали ссориться, и она охладевала к Филипу точно так же, как и в прошлый раз. Снова и снова. Пока не застрелила его.
Кассель? – Сэм трясет меня за плечо. – Есть кто на связи, прием?
В столовой всегда был бар. Вряд ли кто-то его трогал с тех пор, как папа умер, а маму посадили в тюрьму. Путь к нему преграждали такие завалы, что мне с трудом удалось до него добраться. Я нашел в его дальнем углу пару бутылок вина, пару бутылок с жидкостью бурого цвета и этикетками, которые я не смог разобрать, а в ближнем – еще несколько, поновее. Горлышки бутылок покрыты пылью. Беру все это и выставляю в ряд на столе.
А что такое «Арманьяк»? – Кричу я Сэму.
Отличный коньяк,
отзывается дедушка из кухни. Чуть погодя он заглядывает в столовую. – А это еще что?
Мамина выпивка,
отвечаю я.
Дед берет одну из бутылок и изучает этикетку. Потом переворачивает. – Осадка много. Одно из двух: или ты такого вина еще не пробовал, или это просто уксус.
В результате мы имеем три бутылки возможно скисшего вина, «Арманьяк», почти полную бутыль виски, грушевую настойку с плавающими в ней бледными шариками плодов и целый ящик «Кампари»
ярко-красного, пахнущего микстурой от кашля.
Мы садимся ужинать, и дед открывает все три бутылки вина. Наливает в стакан из первой. Вино темно-янтарного цвета, почти как виски.
Дед качает головой:
Скисло. Выбрасывай.
Может, хотя бы попробуем? – Интересуюсь я.
Сэм боязливо косится на деда – словно бы ожидает выговора за наш набег на бар. Не считаю нужным ему сообщать, что большинство моих знакомых расходятся с законом во мнении по поводу того, с какого возраста можно пить. Сэм мог бы и сам припомнить поминки Филипа.
Дед смеется:
Пробуй, если хочешь, только смотри, не пожалей. Оно скорее для бензобака сгодится, чем для желудка.
Верю ему на слово.
Вино из следующей бутылки черное, почти как чернила. Дед отпивает глоточек и расплывается в улыбке. – Ну вот. Ребята, приготовьтесь смаковать. И не вздумайте выпивать залпом!
В глянцевых журналах, которые читает мама, когда выбирает мужчин, вкус вин расписывают так, что их и пить-то не хочется: масло, свежескошенная трава, овес. Такие описания всегда меня смешили, но у этого вина и правда вкус слив и черного перца, с изысканной горчинкой, которую ощущаешь всем ртом.
Ух ты,
говорит Сэм.
Разделавшись с вином, принимаемся за виски. Сэм наливает себе полный стакан.
И что же случилось? – Спрашивает его дед.
Сэм легонько бьется лбом о стол, а потом в три больших глотка осушает стакан. Не сомневаюсь, он уже почти забыл о том, что нужно кого-то опасаться. – Меня бросила девушка.
Гм,
дед кивает. – Та юная особа, что была с тобой на похоронах Филипа? Помню. Довольно милая. Да, жалко. Сочувствую, парень.
Я очень… я любил ее,
говорит Сэм. И снова наливает.
Дед идет в соседнюю комнату за «Арманьяком». – Но почему?
Она от меня скрывала очень важную вещь, я узнал и просто взбесился. А она извинялась. Потом я успокоился и был готов ее простить, но теперь уже бесилась она. И извиняться нужно было мне. Но я не стал. А когда все-таки решился, у нее уже появился новый парень.
Дед качает головой:
Порой девушке нужно уйти, чтобы понять, чего она хочет.
Сэм наливает в стакан «Арманьяк», прямо в недопитый виски, и полирует все это «Кампари».
Не пей! – Предупреждаю я.
Сэм салютует нам стаканом и залпом выпивает адскую смесь.