Black Heart

тут я умолкаю, потому что не в силах договорить. Я просто не в силах сказать, что мне нужно было унять свое стремление быть с нею. Как я был близок к тому, чтобы с ним не совладать.

Ладно, завязывай,

Лила с силой машет руками – словно такие очевидные вещи и говорить-то не стоило. – Ты сделал все, что считал нужным сделать, но у тебя пока остался выход, так и выходи. Брось федералов. А если они откажутся тебя отпустить, пустись в бега. Я помогу. Поговорю с отцом. Посмотрим, может, он сумеет как-то облегчить ситуацию с твоей матерью – хотя бы до тех пор, пока ты со своими делами не разберешься. Не позволяй им манипулировать тобой.

Не могу я завязать,

отворачиваюсь и смотрю на облезающие обои над мойкой. – Не могу. Дело слишком важное.

Настолько, что ты готов рискнуть жизнью непонятно ради чего?

Неправда. Я вовсе не…

Но ты в этом не виноват. Черт возьми, в чем, по-твоему, ты настолько провинился, что плюешь на самого себя? – Лила повышает голос; она встает, обходит стол и толкает меня в плечо. – Почему ты решил, что должен решать чужие проблемы – даже мои?

Нипочему,

качаю головой и отворачиваюсь.

Из-за Джимми Греко, Антанаса Калвиса и остальных? На самом деле я их знала, негодяи были редкостные. Без них мир стал лучше.

Не пытайся меня утешить,

говорю я. – Ты же знаешь, я этого не заслуживаю.

Почему не заслуживаешь? – Кричит Лила – можно подумать, что слова рвутся откуда-то из глубины ее живота. Ее рука сжимает мое плечо, она старается заставить меня посмотреть на нее.

Но я не смотрю.

Ты,

говорю я, вставая. – Из-за тебя.

Некоторое время мы оба молчим.

То, что я сделал…,

начинаю я, но нормально закончить фразу никак не получается. Начинаю снова:

Я не могу себя простить… и не хочу себя прощать.

Опускаюсь покрытый линолеумом пол и произношу слова, которых в жизни не говорил:

Я убил тебя. Я помню, как убивал тебя. Я тебя убил. – Эти слова опять, опять и опять срываются с моих губ. Голос дрожит. Дыхание прерывается.

Но я жива,

Лила опускается на колени, так, что мне приходится смотреть на нее, видеть ее. – Я же здесь.

Делаю глубокий судорожный вдох.

Мы живы,

говорит она. – У нас получилось.

Мне кажется, что я сейчас распадусь на части. – Я ведь облажался по полной, да?

Теперь очередь Лилы избегать моего взгляда. – Я бы не позволила Данике поработать надо мной,

говорит она медленно и осторожно, так подбирая слова, будто, если хоть одно из них окажется неверным, все погибнет. – Но я не прекращала тебя любить. Потому что всегда тебя любила, Кассель. Еще с детства. Ты должен помнить: я разгуливала в нижнем белье на собственном дне рождения.

У меня невольно вырывается смех. Прикасаюсь к уху, которое она тогда проколола – дырочка уже заросла – и пытаюсь представить себе мир, в котором не я один испытываю чувства. – Не думал, что это значило…

Потому что ты идиот,

говорит Лила. – Полный идиот. Когда чары рассеялись, я не могла допустить, чтобы ты понял, что у меня по-прежнему остались чувства. Я думала, что они вообще были только у меня.

Лила переплела пальцы и с силой их сжимает; кожа перчаток туго натянута на костяшках. – Ты был добрым. Всегда был добрым. Я решила, что ты притворяешься, будто любишь меня – а потом больше не смог притворяться. А я не могла допустить, чтоб ты думал, что в этом все еще существует необходимость. Поэтому, думая о тебе, я втыкала себе в руку ножницы или ручки – что находила. Пока ты не попадался мне на глаза, я могла сосредоточиться на этой боли. Но при этом все равно хотела видеть тебя.

Я не притворялся, Лила,

говорю я. – Никогда. Знаю, как все это выглядело – то, что я попросил Данику заставить тебя ничего не чувствовать. Но я поцеловал тебя до того, как узнал, что наделала моя мать, помнишь? Поцеловал, потому что очень долго хотел это сделать.

Лила качает головой:

Не знаю.

В ту ночь, в твоей комнате в общежитии… Лила, ты была под действием чар,

говорю я. – А мне было почти наплевать на это. Было здорово, потому что ты вела себя так, будто действительно испытывала ко мне чувства, и мне приходилось постоянно себе напоминать, что все не взаправду – и порой меня переполнял восторг. Мне хотелось скрыть, как мне стыдно. Я понимал, что это неправильно, но все равно не мог остановиться.

Ничего,

говорит Лила. – Это ничего.

Но я бы ни за что не стал…

Знаю, Кассель,

произносит она. – Мог бы и объяснить.

И что бы я сказал? Что правда хочу быть с тобой? – Спрашиваю я. – Что просто не могу доверять самому себе? Что я…

Лила склоняется ко мне, и ее губы прикасаются к моим. Еще ни разу в жизни я так не радовался тому, что меня заставили умолкнуть.

Закрываю глаза, потому что даже видеть ее сейчас – это слишком.

Чувствую себя человеком, жившим на хлебе и воде и внезапно попавшим на пир. Или так, будто меня так долго держали в темноте, что я начал бояться света. Сердце так бьется, что готово выпрыгнуть из груди.

Мягкие губы Лилы скользят по моим. Я тону в одном поцелуе за другим. Мои пальцы движутся вдоль ее щеки, к ложбинке на шее, и Лила стонет, прижавшись к моим губам. Кровь бурлит, собираясь внизу живота.