Black Heart

Простите. – Она права. Я-то считал их любителями, честными и прямыми госслужащими, которые впервые пытаются состряпать дельце – все время забываю, что именно такими вещами они и занимаются. Водят за нос мошенников – возможно, и меня тоже.

Сними, пожалуйста, перчатки,

говорит Юликова. – Краска сохнет довольно долго, так что если тебе нужно еще что-то сделать, я подожду.

Она имеет в виду пописать,

говорит агент Джонс.

Надеваю куртку, застегиваю молнию, потом иду в туалет, где складываю фотографии Паттона и засовываю в задний карман джинсов. В другой карман кладу расческу и карточки. Ручку и гель для волос помещаю в карман куртки – вместе с ключами от машины.

Возвращаюсь к столу, снимаю перчатки, сажусь и кладу ладонь на столешницу, расставив при этом пальцы.

Юликова бросает взгляд на мое лицо, а потом снова на руки. Рукой в перчатке берет мою кисть и притягивает к себе, перевернув ладонью кверху.

Джонс смотрит на нас – все его тело замерло, словно сжатая пружина. Если я прикоснусь к обнаженной коже на шее Юликовой, он тут же вскочит со стула и бросится к нам.

Если я прикоснусь к ее горлу, он все равно не успеет. Наверняка он тоже это знает.

Юликова отвинчивает крышку тюбика и выдавливает на тыльную сторону моей ладони прохладный черный гель. Похоже, она ничуть не волнуется, действует споро и деловито. Если она и считает, что я опаснее тех ребят-мастеров, которых она тренирует, она никак это не выказывает.

Щетинки кисти щекочут мою кожу – я не привык к тому, чтобы что-то вот так прикасалось к моим рукам – но краска ложится очень ровно и, высыхая, приобретает легкий блеск, напоминая кожаную перчатку. Юликова старательно закрашивает каждый участок кожи, даже подушечки пальцев, и, как бы мне ни хотелось рассмеяться, я стараюсь не двигаться.

Ну вот,

она закрывает тюбик. – Как только высохнет, можно отправляться. Можешь пока отдохнуть.

Всматриваюсь в ее лицо. – Вы обещали, что после этого с моей мамы будут сняты все обвинения, верно?

Это самое меньшее, что мы можем сделать,

отвечает Юликова. Судя по выражению ее лица, нет никаких причин ей не верить, но все равно на слова полагаться нельзя.

Если она лжет, я знаю, что делать. А если нет – что ж, тогда придется рискнуть всем. Другого такого шанса не будет – сейчас можно заставить ее проговориться. – А что, если я не хочу вступать в вашу группу? Ну, то есть после операции. Что, если я решу, что не создан быть федеральным агентом?

Она замирает, не закончив мыть кисть в чашке с водой. – Тогда мне пришлось бы очень трудно. Мое начальство заинтересовано в тебе. Уверена, ты понимаешь. Мастера трансформации большая редкость. На самом деле…

Она достает пачку знакомого вида бумаг. Контракты. – Собиралась оставить это на потом, когда нам удастся поговорить с глазу на глаз, но, наверное, сейчас самое время. Моему начальству будет куда спокойнее, если ты подпишешь вот это.

Мне казалось, мы договорились ждать, пока я закончу школу.

Операция вынудила меня пересмотреть план.

Понятно,

киваю я.

Юликова откидывается на спинку дивана и запускает пальцы в копну седых волос. Должно быть, на перчатке осталась краска, потому что несколько прядей оказываются испачканными. – Я понимаю твои сомнения. Пожалуйста, подумай хорошенько, но вспомни, почему ты заговорил о том, чтобы сотрудничать с нами. Мы убережем тебя от участи приза, за который сражаются криминальные семьи. Мы сможем тебя защитить.

А кто защитит меня от вас?

От нас? Да твоя семейка одна из худших…,

начинает Джонс, но Юликова останавливает его взмахом руки.

Кассель, для тебя это огромный шаг вперед. Я рада, что ты задал этот вопрос, рада, что ты откровенен.

Я молчу. Жду, затаив дыхание, сам не зная чего.

Конечно, ты сомневаешься. Послушай, я знаю, ты полон противоречивых чувств. Понимаю, ты хочешь сделать правильный выбор. Так что давай и дальше говорить начистоту. Я со своей стороны со всей открытостью заявляю, что если ты сейчас откажешься, начальство не одобрит твое решение и не похвалит меня.

Встаю и разминаю пальцы, глядя, не появятся ли трещинки на «перчатке». Но нет – она словно вторая кожа.

Может, дело в Лиле Захаровой? – Спрашивает Юликова. – Из-за нее ты не можешь решиться?

Нет! – Говорю я и надолго закрываю глаза, считая свои вдохи и выдохи. Я не злил Юликову. Это она меня разозлила.

Мы всегда знали, что вы с нею близки,

Юликова, чуть склонив голову набок, изучает мою реакцию. – Кажется, она хорошая девушка.

Фыркаю.

Ладно, Кассель. Кажется, она весьма испорченная девушка, которая очень тебе нравится. А еще она, похоже, не хочет, чтобы ты работал на правительство. Но это твое решение, выбирать тебе. С нами тебе и твоему брату куда безопаснее. Если ты ей и правда дорог, она поймет.

Давайте не будем о Лиле,

заявляю я.

Юликова вздыхает. – Ладно. Это необязательно, но ты должен мне сказать, подпишешь ли ты документы.

В этой пачке бумаг есть что-то умиротворяющее. Если бы меня хотели просто отправить за решетку, то не просили бы что-либо подписать. Как только я оказался бы в тюрьме, то попросту лишился бы права голоса.