Black & Red

На ЕГО даче Надежда Петровна Лайкина была несколько раз. Когда он, точнее, его жена Елена Константиновна только еще покупала этот участок со старым домом – они с ней вдвоем (это была просьба Гая сопровождать его жену) приезжали сюда на встречу с хозяйкой – вдовой какого-то торгаша. Сам Гай в сделке никакого участия не принимал. Потом был еще пикник – загородная тусовка, устроенная также его дражайшей женой. На пикник были приглашены все сотрудники спортклуба и постоянные клиенты. Надежде Петровне досталась роль кухарки-снабженца: она моталась по ресторанам, покупая готовую закуску, а затем доводила ее до кондиции на дачной плите, пока все пили водку и ели шашлыки.

Так что дорогу она знала. Свернула с шоссе, миновала железнодорожную станцию Узловая, въехала в поселок. Участок на окраине, почти у самого леса. А рядом через забор – пустырь заросший. Бывший участок, сад заглохший, задушенный повиликой и чертополохом над старым пепелищем вместо дома.

Подъехав, Надежда Петровна узрела джип Гая не у калитки, а впереди – почти на опушке возле пустыря. Сердце у нее забилось так сильно… Тот приступ страха, сразивший ее на рабочем месте, прошел, все это было так глупо, какое-то видение, галлюцинация. Это все от волнения, от избытка чувств, от накала эмоций. Теперь все позади, она в двух шагах от счастья, от мечты всей своей жизни. Хозяин здесь, он позвал ее, он ждет.

Надежда Петровна толкнула калитку: странно, та заперта. Она подпрыгнула, стараясь разглядеть, что там за забором. И вдруг ее осенило: он приехал и решил, пока никого из соседей нет, осмотреть тот заброшенный сад. Ну, конечно, если купить и этот участок, то получатся дачные угодья почти в полгектара. И как это тут все не застроили, не захватили, не расчистили раньше?

– Эй, добрый вечер! Я приехала! – радостно воскликнула Надежда Петровна. И голос ее звенел от счастья.

Тишина. Сизые сумерки. Она обошла джип, перескочила какую-то рытвину и углубилась в заброшенный сад. Деревья сразу точно по команде обступили ее со всех сторон. А ноги запутались в густой траве – жухлой, жесткой, утратившей летнюю зелень.

– Гай, я здесь!

Тишина… Ветви старых корявых яблонь гнулись под тяжестью плодов. И плоды были червивы. А в траве кто-то протоптал тропы, ведущие в глубь сада. Надежда Петровна двинулась вперед. Яблони, кусты боярышника, превратившиеся в чащу. Кем-то проложенная тропа под ногами, охотничья тропа…

Пепелище тоже уже почти скрыла трава. Торчали обгорелые остовы бревен, серые камни фундамента. Видимо, когда-то возле самого дома росла сосна, и пожар спалил ее крону. Остался только ствол, похожий на обугленный карандаш, воткнутый в землю. Надежда Петровна подумала: может, в сосну во время грозы ударила молния? И сосна загорелась, а потом искры упали на крышу дома.

Из ствола торчали кривые обрубки сучьев. И на одном что-то болталось, в сгущающихся сумерках было трудно разглядеть. Надежда Петровна подошла ближе.

Через сук была перекинута ПЕТЛЯ. Конец ее терялся где-то в траве. Сзади послышался шорох.

Надежда Петровна не успела даже обернуться. Страшный удар по голове свалил ее с ног.

– Некого даже спросить тут. – Катя искала хоть какие-то признаки присутствия дачников в этом тихом месте, слишком уж тихом, безлюдном. Сплошные заборы, запертые ворота, глухие сады, переплетение кривых улочек и тупичков, застроенных гаражами, заваленных кучами песка и компоста.

Тревога нарастала, Катя места себе не находила. Она не понимала причины своего состояния: помчались зачем-то неизвестно за кем (ведь даже имя ЕЕ – пока тайна), приехали на какую-то станцию Узловая и потеряли объект преследования. Машинка «Матисс» нырнула в сумерки и пропала, оставив за собой совершенно непонятный шлейф беспокойства, дурного предчувствия и… страха. Может быть, она, эта секретарша, и правда живет здесь, в поселке, она просто вернулась домой после работы? Но отчего же тогда такой мандраж, такая дрожь внутри, точно перед встречей с чем-то непонятным и грозным?

НЕ ЧЕЛОВЕК…

ДЕМЕТРИОС СКАЗАЛ ЭТО О НЕМ…

– Подожди, дай сориентироваться. – Ермаков вышел из машины, огляделся, достал из кармана мобильный, сел за руль, погнал задом, развернулся и выехал на дачный перекресток. Улицы уходили к лесу, теряясь в сумеречной мгле.

В конце одной что-то светлело и темнело.

– Две машины: ее и чей-то внедорожник, – сказал Ермаков, обладавший, видно, отличным зрением, дал газ.

Машинка «Матисс» приткнулась у забора, окрашенного суриком. Впереди возле заросшего пустыря на самой опушке леса маячил черный джип. Это была ЕГО машина, на которой он приезжал в Калашный с той, чью отчлененную голову эксперты потом запаковали в мешок.

– Женя, он здесь.

– Там, – Ермаков кивнул на пустырь.

Но это был не просто пустырь. Катя поняла это, едва переступила какую-то невидимую черту, отделявшую ЭТО МЕСТО от дачной дороги.

Ветви яблонь – она отвела их рукой…

Сумерки…

Плоды – падалица, сладкий затхлый аромат – яблок, полыни, плесени, тлена.