Black Sabbath:история группы

Одному журналисту, который упорно пытался выставить его в неприятном свете, Оззи заметил: «Я всегда буду скан­дально известным персонажем… Но позволь мне рассказать одну историю, которая, возможно, убедит тебя в том, что я не так уж плох. Как-то раз я выступал на телешоу, там в прямой эфир звонили дети и задавали всякие вопросы… один па­ренек позвонил, и я спросил его: „Придешь ко мне на концерт сегодня вечером?" Он ответил, что нет, потому что его не пу­скает мама. Тогда я сказал: „Позови маму к телефону". Она подошла и сразу начала: „Вы жалкое, ничтожное существо! Как вы смеете вообще нам звонить!" А я ей: „Ваш сын сам мне позвонил". Она опять за свое: „Да вас вообще нельзя на ули­цу выпускать!" Тут я ей и сказал: „Знаете, вот что я собираюсь сделать: я дам вам и вашим детям лучшие места в зале, мои люди позаботятся о вашей безопасности. А если после того, как вы своими глазами посмотрите на мой концерт и пооб­щаетесь со мной лично, вы не измените свое мнение, тогда я признаю, что вы имеете полное право так считать". На это она мне ответила так: „Даже не думайте предлагать мне такое! Я прекрасно знаю, что вы пытаетесь сделать с детьми Амери­ки. Но с этой семьей у вас ничего не выйдет, так что немед­ленно положите трубку!" Тогда я подумал: „Да уж, что тут сделаешь?"».

Семья всегда была значимой частью образа Оззи. У Тони Айомми, Гизера Батлера или Билла Уорда тоже, безусловно, были семьи и дети, но они всегда дрались прятать родствен­ников от широкой общественности. Оззи же всегда был близок с семьей, даже его невероятно эмоциональная натура пере­далась ему от родителей и братьев с сестрами. Все эти годы он отзывался о них по-разному. Скажем, как-то в 1982 году он сказал: «Вся моя семья - чертовы психи. Моя сестра дважды пыталась покончить с собой. Откровенно говоря, она совершеннейшая психопатка, дальше просто некуда. Вторая моя сестра - настоящая неврастеничка. Да вообще, кого из родственников ни возьми - все с придурью, сечешь? Я вот стараюсь выгодно использовать свое безумие.

Моя сестра-неврастеничка Айрис… однажды - это было воскресенье - она убрала в доме и никому не позволяла даже просто по нему ходить. Невозможно было ни к чему притронуться, вздохнуть, даже поесть… Ну, я поднялся и вышиб из нее все дерьмо. Поставил фонари под оба глаза и пнул так, что она пролетела через всю комнату. Потом я ре­шил, что мне нужно пойти покараулить, когда приедет отец, потому что, если он войдет в дом и увидит, как я отделал сестру, мне не жить. Я уселся возле стены и стал ждать, пред­ставляя себе этот чертов автобус и как отец в нем едет, рас­певает свои гребаные песни и баламутит народ… Вот он вышел оттуда, я подхожу к нему и говорю: „Па, я только что поколотил Айрис", а он мне: „Молодца! А вообще срать мне на то, что ты ее побил". Вот такой он был, мой старик… он был очень доволен, ведь это, типа, было нормально, чувак. Мы жили на самом дне».

Несмотря на жуткие воспоминания о детстве, Оззи все же уважает своих родителей: «Мой отец был одним из лучших людей, что когда-либо жили в этом гребаном мире… Он часто говорил мне: „Я не верю ни в Бога, ни в, мать его, ад. Я верю только в себя". Нужно верить в себя, потому что ты сам - единственный, кто может по-настоящему в тебя поверить, потому что ты понимаешь, что тебе нужно. Вот этому и научил меня отец».

В 2000 году Оззи сделал пару неопределенных заявлений о том, что он намерен собрать все воспоминания воедино и написать автобиографию. Но эта задача была не из легких - хотя бы потому, что большую часть жизни он провел в пьяном угаре, а спиртное, тем более в таких количествах, не способ­ствует укреплению воспоминаний. А жизнь Осборна была полна событий, причем связанных не только с музыкой.

Теперь для Оззи все изменилось - как в творчестве, так и в жизни. В конце концов, когда металл как жанр только за­родился, сотни групп стремились играть музыку именно в этом стиле, но уже в девяностые изначальный дух жанра был утерян. Оззи не мог исправить ситуацию, но, судя по интер­вью, которое он дал для «MTV», ему было немного грустно: «Термин „металл" всегда казался мне не слишком удачным. То, что называлось металлом, когда я начинал, за прошедшие годы так сильно изменилось, что сейчас, в девяностые, это уже совсем другая музыка. Тем не менее ее до сих пор обо­значают этим несчастным словом „металл". На самом деле это же просто любой громкий рок, хард-рок, понимаете? Для меня слова вроде „хеви-метал", „грандж-метал", „трэш-метал" никогда не несли в себе никакого смысла, связанного с музыкой. Я предпочел бы, чтобы все это называли хард-роком или тя­желым роком, как-то так. Это, по крайней мере, музыкальный термин.