Благие намерения

— Но знаешь, об этом я не так сильно жалею. Наверняка же эти девочки родятся и без нас. Наверняка у тебя будет жаркий день и та, кто будет лежать с тобой в травах, пахучих и ломких от палящего солнца. Мне только жаль, что я не увижу, как зацветут наши розы…

Последний луч озарил комнату живым золотом, и Румпель вдруг выбросил вперед кровоточащую руку, ухватил его, будто нить. Он так ни на что и не решился, он просто делал — то, что мог. Ладонь обожгло так, что в глазах помутилось, но он только крепче стиснул струящееся в кулаке живое пламя. Что-то в нем сгорало в этом огне, умирало, причиняя невыносимую боль, и Румпель цеплялся за единственную мысль: «Розы. Пусть она увидит розы».

А потом все кончилось.

Он медленно разжал пустую ладонь. С удивлением уставился на нее — широкую, с мозолями и темными пятнами. Недоверчиво коснулся своего лица. Едва сдержал отчаянный возглас, найдя дряблую кожу щек, морщины на лбу, лысину на макушке.

Зато Роза спала, живая и здоровая, будто болезнь вообще никогда не касалась ее.

Он встал, пошатнувшись, еще не привыкнув к постаревшему телу. Выбрался на крыльцо, придерживаясь за стену, словно с каждым шагом теряя остатки сил. Проходящий мимо отец Розы толкнул его в плечо и даже не обернулся.

— Жаль, дед совсем стар, а сказителем после него быть некому.

Он оглянулся. Зрение заволакивала мутная пелена, лица расплывались, но голос он узнал — мать. Ей отвечала соседка:

— Ну что ж поделать, если лес вам всего двоих детей дал!

Он вцепился в забор, чтобы не упасть. Карты в его мыслях путались, падали из рук, картинки на них смешивались и таяли. Он расхохотался, сползая на землю. Кто-то споткнулся о его ногу, выругался, но даже не остановился.

Мир гас, обесцвечивался, по краям его подъедала тьма. Он смотрел на нее, как кролик на змею — не в силах ни убежать, ни спрятаться, приросший к земле в смертном ужасе.

Он ведь даже не умирал. Все было намного хуже — он исчезал. Он сам лишил себя судьбы, всей сразу, выдернул ее из мира, вплетя свою крепкую нить в угасающую жизнь Розы. И теперь расплачивался за это.

— Дядя? Вам плохо?

Круг тьмы замер, не решаясь приблизиться. Перед сидящим на земле человеком стоял младший брат Розы, щурился и моргал, глядя на того, кого мгновенно забыли все остальные, тер глаза — но все еще смотрел!

— Да, волчонок, — усмехнулся человек, имени которого никто больше не знал. — Мне плохо. Я умираю, потому что спас твою сестру.

— Правда? — рыжие брови сошлись в гримасе скорее сердитой, чем печальной. — Но это неправильно! Давайте я вас спасу.

Человек на земле тихо засмеялся. Перебрал незримую нить, которую столь бесхитростно вложили ему в руки. Он мог забрать ее — не всю, конечно, лишь часть. Счесать с счастливой жизни золотой пух, изменить, превратив в одну из сказок, которым недавно учился. И тогда не только этот мальчик, но и вся деревня сполна расплатится с тем, кто когда-то желал ей только добра.

— Ты хочешь быть сильным, верно, волчонок? Чтобы все видели, какой ты большой и грозный, — он снял со своей шеи ожерелье из клыков, протянул мальчику. — Возьми. Ты станешь очень сильным.

Тот взял, зачарованный. Надел подарок на шею, спрятал под рубашкой.

— Спасибо!

— Не за что, волчонок, — он встал, ухмыляясь, пусть уже не молодой, но все-таки живой. — Не за что.

У окна Розы уходящий путник на миг задержался. Увидел, как она встала, потянулась. Заметив его взгляд, улыбнулась растерянно, как незнакомцу. Задернула занавеску.

Он опустил голову. Шагнул ближе к палисаднику, наклонился, скользнул пальцами по готовому распуститься бутону и ниже, по стеблю. Сломал его у самой земли.

Сзади уже слышались изумленные крики, бегали люди. Тихо взвыл молодой испуганный волк.

Человек у палисадника улыбнулся. Выпрямился, сжимая в руках алую розу. И ушел, не собираясь когда-либо возвращаться.

* * *

Безымянный мужчина умолкает, глядя на тающую в его руках прялку. Привычно подкручивает колесо, пропускает нить меж пальцев в последний раз. Он замечает, что делает это левой рукой и улыбается немного безумно.

— Я левша. Левша.