Благие намерения. Мой убийца

Естественно предположить, что весь этот период можно исключить из рассмотрения – благодаря сомнениям Рейкса и его предосторожностям. Но, господа присяжные, когда вы услышите историю целиком, вы, я уверен, прозорливо решите не торопиться, и будете правы. Потому что на этот период приходятся два момента – буквально по нескольку секунд каждый, – когда в библиотеку могли войти. Первый момент начинается, когда мистер Каргейт и мисс Нокс Форстер вышли из сада, а заканчивается даже не в тот момент, когда они сели за обеденный стол, а тогда, когда миссис Перриман повернула ключ в двери библиотеки. А еще есть разрыв после того, как дверь библиотеки была отперта, и до того, как мистер Каргейт действительно вышел из столовой, поскольку миссис Перриман нужно было вернуться в свою часть дома до того, как мистер Каргейт допьет кофе, а значит, ей требовалось знать, когда наступит этот момент.

И мне предстоит доказать, что один из этих моментов имеет большое значение, а именно – несколько минут, пока мистер Каргейт…

Инспектору Фенби добираться до этого момента пришлось гораздо дольше. Поначалу он не проявил той прозорливости, которую Блэйтон приписывал присяжным – приписывал велеречиво и, возможно, неразумно, поскольку вызвал раздражение у старшины. Когда миссис Перриман и Долли Джонс полностью подтвердили слова Рейкса, инспектор решил, что интервал в час и три четверти можно не рассматривать, и пошел повидать Харди Холла, садовника.

Тут вышла небольшая заминка – наконец приехал Лей. Фенби был в саду, когда машина юриста остановилась у парадного входа. Лей не забыл, что они как бы никогда не встречались прежде: юрист поинтересовался, кто такой Фенби, и энергичным шагом направился к нему.

– Проводите расследование для коронера? Прекрасно, прекрасно. Конечно, тут и расследовать-то особенно нечего, но вреда не будет. – Как все любители, Лей нещадно переигрывал. Он торопливо постарался прикрыть неловкость, предложив любую необходимую помощь, но, сочтя свое поведение предательским по отношению к обитателям усадьбы, решил сделать комплимент Харди Холлу по поводу роз.

– Цветы просто замечательные! В самом деле. Попробую и я у себя вырастить. Мне нравятся полумахровые, со свободными лепестками… Это «Китченер Хартумский»? Запомню. Великолепное повторное цветение. Хотя аромат не очень сильный. – Лей тараторил, совершенно сбив течение мыслей Фенби.

Харди Холл наградил юриста пренебрежительным взглядом в спину.

– У таких розы не вырастут, – проворчал он. – Человек должен разбираться и терпение иметь. Повторное цветение ему!.. Сейчас июль, а повторного цветения не будет до сентября! Да в этом году здесь вообще ни одной розы не срезали.

Фенби приподнял брови и обратился к теме осиного гнезда, которая, ввиду немногословности Харди, быстро иссякла. И уже вскоре инспектор, появившись в доме викария, созерцал его лысину и большие голубые глаза. Что-то есть привлекательное в преподобном мистере Йокельтоне, решил инспектор. По крайней мере, было бы, не старайся викарий так произвести впечатление. И, пожалуй, зря он старается преподнести себя человеком широких взглядов, способным не только приглядывать за собраниями матерей, но и направлять и вести людей и дела. Стало ясно, что имел в виду Рейкс, называя викария «настырным». Фенби начал задавать вопросы и получил больше информации о душевном состоянии викария, чем о произошедших событиях, ведь Йокельтон пытался облегчить свою совесть, отягощенную неправедной радостью от того, что Каргейт отныне не сквайр Скотни-Энда.

Инспектору пришлось выслушать очень подробное повествование о местных настроениях и предубеждениях – в частности, всю эпопею Харди Шотландца, которая, по мнению Фенби, не имела никакого отношения к делу – и историю нападок на авторитет викария. В очередной раз Фенби предстояло мучительно отсеивать существенные данные от несущественных, и он с неизбежностью впитывал все – на случай, если вдруг какие-то подробности прольют свет на общую картину. Потом он постарался направить словоизлияния викария в русло происшедшего между ним и мистером Каргейтом два дня назад. Йокельтон, как оказалось, еще не остыл и по-прежнему гневался на абсурдные обвинения Каргейта – будто бы викарий украл изумруд.

– Хотя с какой стати мне беспокоиться и защищаться – не понимаю. – Викарий немного сбавил тон. – Всем известно, что я последний, кто мог бы совершить подобное.

Фенби из вежливости согласился, тем не менее не мог отделаться от мысли, что в число этих «всех» он никак не входит. В самом деле, инспектор очень мало знал о Йокельтоне и понятия не имел, как узнать больше. Вероятно, следует отправиться в деревенскую гостиницу и там выяснить, что думают прихожане Скотни-Энда.