Благими намерениями

— Это зачем? — так же шепотом спросил Алик, который шел впереди меня.

— Потому что староста и полицаи — представители немецкой власти, и если убьем их здесь, — пояснил я, — жителям села не поздоровится. А если они просто исчезнут — вопросов к людям быть не должно. Еще и многие скажут, что в ночь, когда те исчезли, в село вошел отряд полицаев. Все ясно?

— Получается, — прошептал Антон, — мы еще и на самих полицаев подозрение наведем! Хитро!

Все засмеялись, будто над удачной шуткой. А вот и зеленый забор. Пришли. Домик-то у старосты и впрямь ничего. Можно было и Генриха послушать. Если и не самый богатый, то точно один из первых на селе. Здоровенная такая хата, под крышей резные наличники, аккуратные ставни, дорожка от резной калитки к дому… И забор совсем не похож на тот покосившийся, который окружал дом давешней бабки. Одним словом — богач. Местный олигарх, не иначе. Ничего, родной, жиреть тебе недолго осталось. Я аккуратно, гораздо более почтительно, чем предыдущую, открыл калитку. Хотя очень хотелось, чтоб все было наоборот — это сюда, а не к той несчастной старухе надо вламываться громко и с матом. Мы вошли во двор. Залаял и зазвенел цепью, вылетев из будки, пес.

— А ну цыц, так тебя! — гаркнул я. — Эй, хозяин! Есть кто дома?

Пес все не унимался — все так же бросался, рвя цепь, но для того, чтобы достать нас, та была слишком короткой. В одном из окон появился свет, и через пару минут дверь открылась. На пороге стоял крепкий мужик в добротной белой рубахе, серых штанах и босой.

— Чего надо? — спросил он, нацеливая на нас карабин. Тут же из-за его плеча выглянула дородная женщина. Блин, а об этом я не подумал. Все планы по тихому похищению старосты и полицаев строились на том, что, кроме них, никого по домам не будет. И что теперь делать? Не убивать же бабу! И оставить ее нельзя… Придется что-то придумать.

— Доброй ночи, хозяин! — крикнул я. — Пса своего убери. Не видишь — свои.

Разглядев повязку, которую я будто случайно выставил напоказ, староста немного опустил карабин, но все же держал наготове.

— Свои по ночам не ходют, — проворчал он. — Вы чего по темноте приперлись? Документы есть?

— А то, думаешь, нам охота в такое время тут ходить, — недовольно парировал я, протягивая старосте один из трофейных аусвайсов, принадлежавший убитому на лесопилке полицаю. — Из Коросятина нас прислали. Назавтра хутора досматривать будем. Мы, кстати, когда сюда шли, ваших встретили. Савелия с Михаилом. Так те тоже не особо рады были, что по такой погоде их в Коросятин ехать заставили. Особенно Михаил.

— А чего ж они с вами не пришли? — Староста, прочитав и вернув аусвайс, опустил карабин и пошел успокаивать собаку.

— Так то ж нам приказ был сюда идти. А им — наоборот. В Коросятин идти приказали. А там уже скажут, что делать, — ответил я в спину старосте.

— Ладно, проходите до хаты. Зинка, на стол поесть собери!

Изнутри дом выглядел не хуже, чем снаружи. Просторно, чистенько, аккуратненько… Все вылизано-вычищено. В прихожей на деревянной вешалке висит верхняя одежда, у порога ровненько стоит обувь. Половичок на полу… А в углу, на маленькой лавке, сидит девчушка в какой-то хламиде и испуганно на нас смотрит. Маленькая, лет двенадцати. Платьице чистое, но определить его изначальные цвет и форму уже невозможно, настолько оно вылинявшее и залатанное разноцветными лоскутками. И вдобавок ко всему худющая — просто ужас. Острый нос да непослушная светлая челка из-под серого платка торчат.

— Лялька это, — пояснил вошедший в дом староста. — Сирота местная. Взял ее к себе, чтоб Зинке по хозяйству помогала. Разувайтесь здесь и проходите.

— Добрый ты мужик, Семен. — Я хлопнул старосту по плечу и принялся стаскивать сапоги. — Из наших есть еще в селе кто?

— Живка и Тарас остались. Они у себя по домам сейчас.

— Так кликни их, — сказал я, проходя в дом. — И оружие пусть возьмут. Разговор есть.

— А чего не кликнуть? — пожал плечами староста. — Лялька, позови Живку и Тараса. И скажи, чтоб оружие взяли.

Девчушка мышью проскользнула между нами и исчезла в темноте, а мы прошли в дом. Гостиная, или как здесь называется эта комната, оказалась не менее чистой и опрятной, чем прихожая. Под потолком висит, освещая комнату, керосинка. Все те же цветастые половики на полу у левой стены. У противоположной от нас стены, возле двери, стоит большой буфет. Еще одна дверь в правой стене. Под окном, укрытый расшитой цветастой скатертью, большой стол с резными ножками. У стола — выскобленная до белизны скамья, с одной стороны, и три, тоже небедных, стула — с другой. А на сам стол хозяйка сейчас выставляет разную снедь. Неплохо, однако! Здесь тебе и нарезанный толстыми ломтями хлеб, и немаленький такой кусок сала, и колбаска домашняя, и капусточка-огурчики-помидорчики… Желудок сразу же заурчал. Давненько я уже не видал такого изобилия… Можно сказать — больше шестидесяти лет не видал.

Это если, конечно, считать аж до момента моего провала в прошлое. И венчала предстоящий ужин большая, какую я только в фильмах видел, бутыль мутноватого самогона.