Благочестивые вдовы

– Катрин, – решительно сказала я, – Кора обошлась со мной непростительно. Мы договаривались, что ее не будет три дня, между тем прошло две недели, а я до сих пор не знаю, что она намерена делать дальше. Да и знать не хочу! Теперь моя очередь исчезнуть. По-моему, лучшего способа проучить ее просто не найти. Все равно я решила остаться на некоторое время у тебя, прежде чем вернусь во Флоренцию.

Катрин ничего не ответила, и у меня появились сомнения, что она рада моему обществу.

Только когда мы устраивались в нашем новом доме во франкфуртском Вест-Энде, я узнала мнение Катрин:

– Ладно, оставайся. И хорошо, что Бэла у отца, так ты сможешь помочь мне и словом, и делом.

Если бы знала, зачем ей моя помощь, семь раз бы подумала!

Первым делом надо было разобраться с одеждой. Наша этнографиня взяла в экспедицию только самое необходимое и даже не подумала освободить шкафы. Не церемонясь, я сгребла ее барахло в пластиковый мешок – в нем приехали пожертвования от Красного Креста, которые теперь чинно висели в платяном шкафу.

В своей комнате Катрин таким же манером обошлась с этническим декором хозяйки: плетенок, статуэток и сушеных тыквочек заметно поубавилось, вместо них на подоконниках красовались орхидеи, по книжным полкам расселись каменные кошки.

Когда квартира стала больше походить на жилье в нашем понимании, я вышла купить что-нибудь на ужин.

После тяжелого дня мы сидели на кухне, наконец-то наслаждались уютом и покоем, жевали крендели с маслом, пили кофе.

– Задним умом все крепки, – сказала Катрин и облизала сливки с усов. – Когда я сбежала от мужа, то взяла только теплую одежду, в Дармштадте пришлось покупать на лето какие-то дешевенькие тряпочки, надо было экономить. А в квартире мужа остались действительно хорошие вещи. Причем не только платья – книги, компакт-диски, картины. Да! Там такие картины, что даже этот сарай, – она обвела взглядом стены, – превратили бы в дворец. Как бы я хотела съездить на Нойхаусштрассе, чтобы, так сказать, обчистить собственную квартиру.

– Если у тебя остались от нее ключи, то какие проблемы?

В самом деле, какие проблемы?

Началось все хорошо. Утром, ровно в десять, сделав контрольный звонок в квартиру мужа, Катрин припарковала машину в нескольких метрах от своего прежнего дома. Как разведчик, я первая скользнула в подъезд. Дом словно вымер: не слышно ни голосов, ни звуков. Конечно, все жильцы разъехались, сейчас время отпусков. Я отперла квартиру и махнула Катрин, которая торчала у подъезда.

Мы воровато шмыгнули внутрь и оказались в светлой просторной прихожей.

Катрин сразу прошла в спальню к шкафу-купе – таких огромных шкафов я в жизни не видела. Слева женская половина, справа мужские вещи. На стороне мужа висели пять одинаковых мужских костюмов из тонкого серого сукна. Вешалок было всего семь, каждая помечена своим днем недели. Сегодняшний костюм отсутствовал. Логично.

– Это его собственное изобретение. Он постоянно носит как бы один и тот же костюм, чтобы не прослыть слишком богатым, – объяснила Катрин, – и чтобы его клиентам-уголовникам не пришло в голову пошарить у нас.

Она хватала охапками свои вещи и бросала их на кровать. Куда-то убежала, вернулась с чемоданом и попросила меня все уложить. Быстро, но аккуратно я сворачивала наряды Катрин, все они были дорогих или же очень дорогих марок. От таких я бы тоже не отказалась. А вот эта блузочка будет на мне просто отлично смотреться. И эта мне пойдет…

Катрин оставила меня в спальне одну, чем я не преминула воспользоваться: проковыряла пилкой для ногтей пару дырочек в рукаве номера семь – темно-синего, как небо летней ночью, воскресного костюма. Хозяин, к тебе моль прилетала!

Катрин набила большую сумку украшениями, фотоальбомами, разными склянками, которые выгребла из ящиков туалетного столика. Она постояла в раздумьях перед музыкальным центром:

– Нет, слишком тяжелый. Пусть пока тут постоит, картины важнее, – и полезла снимать со стен картины.

Их было четыре. Я оторопела: на что они ей? Какие-то пошлые натюрморты! Я их сначала вообще не заметила. А Катрин, не смущаясь бездарностью художника, накручивала на полотна банные полотенца. Завернув картины, она впала в панику.

– Уходим! Скорее! – кричала она, хотя налет не занял и получаса. – Нельзя, чтобы нас видели. Держи! – Она осторожно вложила мне в руки картины. – А я возьму сумки.

Мы проехали уже половину пути к нашему дому, когда дар речи вернулся к Катрин:

– Я такая трусиха! Как глупо. Он придет из своей конторы и сегодня же сменит замки. Нужно было брать все, сколько могли увезти.

Я в упор посмотрела на нее. Она верно поняла мой немой вопрос:

– Нет! Второй раз я не смогу… У меня нервы на пределе. – Катрин тряслась всем телом.

Я воздержалась от комментариев.

* * *