Благодарю за этот миг

Это было грубо сработано, но все же полностью выбило меня из колеи. Я думала только об одном: лишь бы мои дети не сочли меня женщиной подобного сорта. Это стало для меня первым медийным цунами – первым в длинной череде последующих.

После выхода статьи в “Экспрессе” мой телефон не замолкал ни на минуту. Мне звонили журналисты всех мастей. Но я не отвечала. Мне нужно было отгородиться от всех. Я не смотрела телевизор. Укрылась в своем доме в Лиль-Адане. Туда мне позвонил старший сын.

– Мама, что ты такого сделала, что о тебе кричат на каждом углу?

– Ничего. Ничего я не сделала, просто я подруга кандидата в президенты и поэтому стала мишенью для СМИ.

Я тотчас вернулась домой и включила стиральную машину, словно хотела отмыть нас от всей этой грязи. Список моих деяний выглядел так нелепо, что вызвал смех у Франсуа. Но не у меня.

Поэтому я тогда и не поверила в слухи о Гайе. Решила, что речь идет просто о легком флирте. Несколько раз я напомнила Франсуа о том, как он солгал по поводу двух ужинов, на которых она присутствовала, а я нет. Потом сплетни затихли.

Но это была лишь короткая передышка. В конце февраля 2013 года нам предстоял официальный визит в Россию. И вот я жду Франсуа в парадном холле Елисейского дворца. Он опаздывает. Мне сообщают, что он у себя в кабинете и там сидит известный папарацци. Я считаю, что это маловероятно. Нет, просто невозможно!

Почти бегом поднимаюсь по красивой парадной лестнице, чего никогда раньше не делала. Решительно прохожу мимо охранников у дверей. Никогда еще я не позволяла себе входить в его кабинет таким образом. За все эти двадцать месяцев я была здесь раз пять, не больше. Открываю без стука тяжелую дверь и бросаю незваному гостю:

– А ты как здесь очутился? Тебе тут нечего делать!

Я хорошо знаю этого человека. Когда-то в “Пари-Матч” мы даже приятельствовали, пока я не поняла, что ему нельзя доверять.

Он отвечает, что пришел предостеречь Франсуа от всех гуляющих по Парижу сплетен. Я опережаю его:

– Чего о нем только не говорят! Например, что у него в Коррезе есть черный ребенок. Или ты хочешь обсудить слухи о Гайе? Так не утруждай себя, об этом уже говорит весь Париж, так что мы не нуждаемся в твоих услугах.

Затем я обращаюсь к Франсуа:

– Нам пора идти, тебя все заждались.

Беру его под руку и увожу, оставив папарацци в кабинете.

В машине, везущей нас в аэропорт Орли, царит напряженная атмосфера.

– Чего он от тебя хотел?

– Да ничего особенного, просто информировал о сплетнях.

И тут меня впервые одолевают подозрения:

– Вряд ли ты принял бы его в последний момент перед отъездом, если бы тебе не в чем было себя упрекнуть.

– Да нет, уверяю тебя…

Присутствие полицейских в машине мешает мне продолжить расследование.

Прошел месяц, и по Парижу снова поползли слухи. Сценарий тот же: скоро появятся фотографии. Мне сообщают, что Жюли Гайе ничего не делает, чтобы опровергнуть эти россказни – напротив, хранит загадочное молчание. Я решаю позвонить ей. Тем же вечером, 28 марта 2013 года, Франсуа должен выступать по телевидению. Она как будто не удивлена моим звонком. Объясняю ей, как неприятна для меня вся эта история и как она вредна в политическом плане. Она отвечает, что и ей все это очень неприятно. Подсказываю выход: она ведь может сама публично опровергнуть слухи, чтобы положить конец этой нелепой ситуации. Она соглашается. Потом посылаю ей эсэмэску с просьбой подождать до завтра, чтобы не омрачать интервью президента.

– Боюсь, вы опоздали: мой адвокат уже отослал заявление.

Тайминг, конечно, не самый удачный, но официальное опровержение меня успокаивает. Актриса твердо и недвусмысленно объявляет, что будет преследовать по закону тех, кто распускает слухи о ее связи с президентом. И я позволила обвести себя вокруг пальца. Но как можно так бесстыдно лгать?

Наступает пауза.

Какое-то время я живу спокойно. Однако Франсуа незаметно отдаляется от меня. Не знаю, что это – реальность или результат болезненной ревности, разъедающей мне душу? А слухи тем временем распространяются все шире. И в какой-то из вечеров, оставшись с Франсуа наедине, я беру быка за рога:

– Поклянись мне жизнью моего сына, что это неправда, и тогда я перестану об этом говорить.

Он клянется жизнью моего сына и просит больше не беспокоить его этой дурацкой историей. У него слишком много работы и других дел, чтобы обременять себя еще и пересудами. А я уже надоела ему этим вздором. Да, он называет это именно так. Вздор.

Его уверенный тон должен был бы окончательно меня успокоить, но яд уже проник в кровь. Стараюсь убедить себя, что его отчужденность – результат напряжения. Обстановка сложная, политический ветер неблагоприятен. Несмотря на это, мы остаемся дружной парой и по-прежнему вместе переживаем счастливые моменты.