Отвечаю ей, что мы не собираемся держать большой штат обслуги, это не в духе Франсуа Олланда. И уж тем более не в моем вкусе. И договариваюсь с ней о встрече на традиционной церемонии передачи власти; там мы сможем обсудить все эти хозяйственные вопросы.
Остается определить состав гостей на церемонии инаугурации. Франсуа не хочет, чтобы она походила на ту, что устраивал Николя Саркози – когда все его близкие прошествовали по красной дорожке через парадный двор Елисейского дворца. Он не желает присутствия детей – ни своих, ни моих. Даже не собирается приглашать отца. Вместо этого организует ужин со своими четырьмя детьми. По просьбе Франсуа я на нем не присутствую – он хочет уладить с ними этот вопрос, объяснить, почему он не приглашает ни их, ни Сеголен Руаяль. Она ведь одновременно и политический деятель, и его бывшая гражданская жена, и ее присутствие будет истолковано превратно, а Франсуа не хочет входить в Елисейский дворец как монарх, смешивающий свою частную жизнь с общественной, даже если
Решение не демонстрировать родных принято им без меня. Я говорю ему, что это жестоко – отстранить своих детей. Сама я не осмеливаюсь пригласить даже мать, хотя и знаю, как она была бы счастлива присутствовать на этом торжестве.
Отсутствие Сеголен Руаяль и ее детей воспринято очень плохо. Пресса взваливает на меня ответственность за это решение. В несчетных статьях меня обвиняют в том, что это я устранила мать детей президента. И никто не замечает, что мои дети, мои близкие тоже отсутствуют на церемонии, а Франсуа ни разу, ни единым словом не вступился за меня и не объяснил, что это было его и только его решение. Сами дети Франсуа знают правду. Но на каждом этапе этого процесса возникает новая медийная история, с выводами, основанными на ошибках или недоразумениях. Эта смесь реальности и мелких отклонений от истины создает медийную фикцию, с которой невозможно бороться. Растиражированная, многократно повторенная, она выглядит как неоспоримая правда. Пресса начинает создавать целый роман с главной героиней, якобы изображающей Валери Триервейлер, хотя я никак не могу признать в ней себя. Первая леди страны не имеет права голоса и не может защищаться.
Я встречаюсь с работниками протокольной службы, которые объясняют мне с планом в руках, как будет проходить церемония. Все расписано по минутам, тщательно изучено, подготовлено. Я начинаю осознавать исключительный характер этого события. И чувствую приближение стресса.
Наступает канун знаменательного дня. Мы почти не видимся. Франсуа по-прежнему разрывается между политическими проблемами, время не терпит, ему нужно ежедневно принимать десятки решений. Мои проблемы куда легче – например, как одеться для этой церемонии. Мне хочется, чтобы мой наряд был простым и строгим. Я никогда не носила платья от известных кутюрье, которых полно во Франции, и мне даже в голову не приходит обратиться к кому-нибудь из них.
Прошу о помощи Амора – стилиста, который одевал меня для телевизионных выступлений и до сих пор является моим добровольным советчиком. Мы с ним выбираем модель от
Ночь мы провели беспокойно, спали мало. Завтра Франсуа будет официально объявлен седьмым президентом Пятой республики. Утром мы собираемся на церемонию в разных комнатах. Оба проходим через руки стилиста, визажиста, парикмахера, словно идем в мэрию заключать брак. Этот вопрос – о браке – нам уже задавали сотни раз, но сегодня у меня такое ощущение, что предстоящее торжество куда важнее похода в мэрию. Я чувствую, как нерасторжимо связаны мы с Франсуа. Могла ли я тогда представить себе, чт'o произойдет через девятнадцать месяцев?! Это невообразимо – ведь мы столько всего пережили вместе, наш союз был так прочен…
Мне нужно выйти из дому на несколько минут раньше его. Показываюсь ему уже при полном параде. Он рассыпается в комплиментах, и я уверена, что они искренни. Любящая женщина всегда знает, когда ей удалось приятно поразить мужчину. Франсуа смотрит на меня сияющими глазами. Не одобряет только одно – мои высокие каблуки; он терпеть не может выглядеть ниже меня. Последний поцелуй – и я покидаю квартиру. Наши взгляды говорят больше, чем слова. Как и в те минуты, когда он хватает меня за руку и крепко стискивает ее. Я знаю, что это означает.