Благодарю за этот миг

Франсуа признается, что сожалеет о том, что не сумел защитить нашу личную жизнь от постороннего вмешательства. И это не моя вина: я изо всех сил пыталась скрыть ее от окружающих! Но он всегда потворствовал всем. Он не умеет держать дистанцию. Даже наша ванная комната и та однажды стала местом деловой встречи! Как-то раз под вечер его пиар-консультант на моих глазах прошествовал туда прямо через нашу спальню следом за президентом! Я выставила его вон, возмущенная такой наглостью.

Случалось, что его охранники буквально втискивались между нами, вмешивались в наш разговор. Сколько раз мне приходилось просить их позволить нам спокойно идти рядом во время прогулок! Иногда я даже предпочитала сбежать домой, нежели терпеть их постоянное присутствие. А однажды я застала одного из «доставщиков круассанов» сидящим на нашей кровати: он объяснил, что налаживает телевизор.

Во время этого сладко-горького ужина я напоминаю Франсуа, что он принимал решения не в мою пользу всякий раз, когда я старалась защитить наши отношения.

— Да, я был неправ, мне следовало прислушаться к тебе и понять, что было самым ценным.

«Лиможский поцелуй» — это длинная история; мне нужно напрячь память, чтобы вспомнить ее во всех подробностях. Она началась с глупого недоразумения. Однажды утром я случайно узнаю в «Пари-Матч», что Франсуа Олланд и Николя Саркози должны приехать в редакцию, чтобы вместе сфотографироваться для обложки и дать совместное интервью по поводу референдума о европейской конституции.

Я поражена до глубины души. Меня никто не предупредил об этом, ни главред, ни сам Франсуа. Я знаю, что он сердится на меня за то, что я не сопровождала его в поездке по Ливану, но все же как это понимать — он дает такое важное интервью, фотографируется для моего журнала, а сам не говорит мне ни слова, притом что мы так близки! И тут мне звонит его пресс-атташе:

— Валери, ты с ума сошла, как ты могла подложить ему такую свинью? Фото с Саркози — это же чистое безумие!

Объясняю ей, что я тут совершенно ни при чем, сама только что об этом узнала. Она умоляет меня отговорить его от этого поступка. Я пытаюсь: звоню ему. Но он не дает мне и рта раскрыть:

— Раньше нужно было думать!

Я не понимаю его реакцию и, еще менее того, его стратегию. Какой ему интерес сниматься вместе со своим политическим соперником номер один, тогда как именно противники европейского договора обвиняют их в тайном сговоре?! Делать нечего, признаю свое поражение и уезжаю из редакции до его появления.

Сижу за рулем своей машины, мчусь по шоссе на полной скорости, чтобы скорее оказаться дома, и не вижу дороги из-за горьких слез. Совершенно необъяснимых. И кто же их проливает — журналистка, у которой украли из-под носа интересный сюжет, или женщина, чувствующая себя обманутой? Да, уже тогда обманутой… Подъезжая к дому, я все еще всхлипываю. А он в тот день, оказывается, попросил разрешения осмотреть всю редакцию, вплоть до столовой, надеясь увидеть меня.

На следующий день он пытается поговорить со мной по телефону, но, услышав его голос, я бросаю трубку. Затем мне звонит его пресс-атташе, я соглашаюсь ее выслушать, но этот разговор выливается в откровение, от которого у меня кровь стынет в жилах. В какой-то момент она уже не владеет собой и кричит:

— Валери, неужели ты до сих пор не уразумела, что Олланд безумно в тебя влюблен? Поговори с ним, я никогда еще не видела его таким убитым.

Я знаю, что нравлюсь ему, наша близость бросается в глаза, это особый род дружбы, чуточку слишком тесной, в которой флирт иногда приятно граничит с двусмысленностью. Но «безумно влюблен» — нет, это чистый абсурд, это запретная зона.

Ее слова повергают меня в шок, и я надолго замолкаю. Проходит неделя; никаких звонков. Ситуация заходит в тупик. Я начинаю подумывать, а не попросить ли главреда освободить меня от обязанности писать об СП? Но никак не могу решиться на такой шаг. В конечном счете соглашаюсь на «обед примирения». Наш разговор длится много часов. Так много, что он опаздывает на свой поезд, который отходит во второй половине дня.

Через неделю я, по его приглашению, отправляюсь с ним в поездку. 14 апреля у него должна состояться встреча в центральной части Франции, кажется, где-то возле Шатору, но я могу и ошибаться. После полудня мы выезжаем из Парижа. В машине я сажусь на заднее сиденье, справа от него. Франсуа держится как-то необычно, меньше шутит. Разговор перемежается долгими паузами, я чувствую странное замешательство. За рулем сидит его верный шофер, машина мчится на полной скорости. Франсуа Олланд придвигается и берет меня за руку. Мне неловко, но я не отнимаю руку. Внутренний голос твердит: «Ты сошла с ума, еще не поздно, остановись, отдерни руку!» Но я его не слушаюсь.