Благодарю за этот миг

Я не оставила себе ни одного из врученных мне роскошных подарков. Часы Rolex и украшения Chopard были помещены в хранилище на набережной Бранли. Документы о том, что я передаю эти подарки Республике, подписали три свидетеля, в том числе государственные чиновники. Осмотрительность никогда не помешает: теперь-то я знаю, что в политике все, абсолютно все дозволено.

Я не являюсь ни претендентом на что-либо, ни чьим-то представителем. Теперь, когда я больше не выступаю в официальной роли, я могу без опаски оказывать поддержку в тех делах, в той борьбе, которые мне представляются справедливыми. Я свободная женщина и хочу по-прежнему приносить пользу. Хорошее слово — «польза», в нем и скромность и сила.

На встречу со мной приходят украинцы, живущие во Франции, и сирийские беженцы: «Съездите туда, помогите нам». Я никаким образом не могу повлиять на международные конфликты. Но у меня есть голос, чтобы донести их слова до остальных. Я журналистка и хочу выйти за порог кабинета, чтобы видеть, понимать, свидетельствовать. Я побывала в лагерях беженцев в Ливане, в трущобах Индии, Южной Африки, Гаити. И во Франции тоже, где в цыганских таборах условия не лучше. Теперь я могу писать и говорить что хочу.

До сего времени я избегала высказываться о политике, о его политике. Мне горько видеть, каким образом ведутся общественные дела… В том, что говорится и делается, я больше не вижу себя. Я перестала вести счет изменам. Мне знакомы его сомнения, его умение выигрывать время и отступать, никому ничего не объясняя. Знает ли он еще, что такое «быть левым»?

Однажды Франсуа Олланд упрекнул меня в том, что на телевидении я назвала себя «левой». Тогда я не поняла сути его претензий. С точки зрения общества я происхожу из среды самых незащищенных, тех, кто считает каждый потраченный евро. Я родом оттуда. Именно об этих людях я думаю, когда принимаются решения об урезании расходов и увольнениях, потому что знаю: их жизнь станет еще тяжелее.

Может, он предпочел бы, что я объявила себя «правой»? Наверняка нет. Думаю, он предпочел бы, чтобы я просто молчала, чтобы была его любовницей и его жрицей — и более ничем. Моя ошибка в том, что я не была спокойной и мягкой: именно такую женщину он хотел видеть рядом с собой, когда достиг вершин власти.

Сегодня я вспоминаю нашу беседу накануне первичных партийных выборов. Франсуа на несколько дней лег в больницу: ему предстояла маленькая неопасная операция. Этот суперактивный человек оказался на больничной койке, в размышлениях о сути бытия.

В тот день он немного расслабился, и у нас состоялся разговор — наверное, самый важный. Франсуа поведал мне, что политическая карьера в тандеме с женой была для него настоящим мучением. Признался, что не сам он сделал такой выбор, что виной всему обстоятельства и честолюбие Сеголен Руаяль, с годами только усиливающееся. Он, такой сдержанный, такой закрытый, когда речь шла о его прошлом, рассказал мне о том, какие страдания ему причиняла эта совместная общественная жизнь, как ему приходилось держаться в тени матери своих детей. Все началось с того, что президент Миттеран сделал министром ее, а не его. Имя Франсуа глава государства вычеркнул в последний момент: не хотел, чтобы в правительстве были муж и жена.

Мне вспомнился эпизод из тех времен, когда я делала первые шаги в политической журналистике, а его только что избрали депутатом. Во времена правления Миттерана, во время приема в честь 14 июля, устроенного в саду Елисейского дворца, мы с Франсуа стояли и о чем-то разговаривали, а в нескольких шагах от нас Сеголен Руаяль наслаждалась всеобщим вниманием. Какой-то мужчина подошел к Франсуа и протянул руку:

— Здравствуйте, месье Руаяль!

Франсуа криво ему улыбнулся. Когда несносный тип удалился, он процедил сквозь зубы:

— Однажды за это придется заплатить.

Я знаю также, каким испытанием для его гордости стало выдвижение матери его детей кандидатом в президенты от социалистов, в то время как он был первым секретарем.

В тот день в больнице я думала, что он говорит мне о своем прошлом. Но может, он обращался тогда и ко мне? А я не поняла его. Наши чудесные годы подходили к концу. Он собирался включиться в президентскую гонку с высокими шансами победить. И не хотел заключать сделку с кем бы то ни было. Когда я сказала, что считаю себя левой, а значит, существую отдельно от него, он вспомнил о годах, проведенных с Сеголен Руаяль, и вновь испытал чувство, будто у него что-то отобрали.

В свете этого разговора я поняла, почему во время кампании он отдалялся от меня, почему так отреагировал на тот злополучный твит, почему рассердился, когда вышла хвалебная статья обо мне. Однажды он устроил мне скандал, увидев наше с ним фото на обложке журнала:

— Тут только тебя и видно!

Это была реакция обиженного мужчины.

Мне пришлось заплатить за политическую карьеру, одну на двоих, за его прошлое, которое портило наше настоящее и поставило крест на нашем будущем.