Благодарю за любовь

— Выключите на минутку ваш магнитофон. — Апраксина послушно нажала кнопку. — Нас в общежитии хорошо кормят. Основную еду выдают в готовом виде, в таких коробках из фольги, чтобы можно было у себя в комнате на плите разогреть. Это приходится самому съедать. А вот чай, кофе, сахар, разные джемы, масло, мед, печенье, плавленый сыр, иногда даже шоколад — это все выдают в коробочках, пакетиках, баночках. И я все эти пустяки никогда не ем, а коплю для бабушки. Да еще свои йогурты, колбасу, творог и молоко меняю у соседей на кофе, чай, печенье и шоколад. Ко дню выдачи карманных денег у меня скапливается продуктов примерно на одну небольшую коробку, я их в супермаркетах беру. В общем, остаются только почтовые расходы. Один раз я еще сумку шмоток ей послал с немецким туристом. Он работает в Красном Кресте, куда я ходил за ними. Рассказал ему откровенно, что мне нужна одежда не для себя, а для моей бабушки. Этот немец приличным оказался, не выставил меня и не заложил начальству, а наоборот, помог мне сумку новых вещей отобрать, все с этикетками, чтобы бабка плохого не подумала, и сам же вызвался отправить эту сумку со знакомым туристом. Так вы представляете, этот турист мне от бабки письмо привез и банку малинового варенья! А знаете, что она в письме написала? Самые нужные и дорогие для меня слова. Если хотите, мы можем в общагу потом вернуться, я вам ее письмо дам прочесть.

— Какие же это были слова?

— «Ванечка, ты совсем не похож на твоего отца!» Это бабка внуку про своего сына так написала. Вот такие дела.

— Да, дела невеселые, — вздохнула Апраксина.

— Может, я все это во вред себе говорю? — вдруг опомнился Иван Гурнов. — Я же подозреваемый, а я тут жертву последними словами поливаю…

— Да, пожалуй, следователю все это так подробно рассказывать и не стоит. Его интересуют голые факты. Можно включать? — Она поставила палец на кнопку. — Пускаю.

— Пускайте, я вроде отвел душу…

— Я задам вам тот вопрос, который наверняка задаст следователь, когда вы ему скажете, что у вас последние семь лет не было никаких отношений с отцом. Он наверняка спросит, желали ли вы смерти своего отца? И что вы ему ответите?

— Я отвечу, что нет, смерти я ему не желал. Я не смог бы его убить, отец все-таки. Но вот морду я бы ему набить мог! Причем от души: за мать, за бабку, за мое голодное и униженное детство! Он, наверное, правильно делал, что боялся встречи со мной.

— Голодное — я понимаю, но почему «униженное детство»?

— Вы родились в России?

— Нет, здесь, в эмиграции.

— Тогда не знаю, поймете ли вы меня… Когда отец только что выехал на Запад и об этом узнали в школе, наша классная руководительница, старая партийная дура, объявила всему классу, что отец Ивана Гурнова оказался «врагом народа» и продал Родину за доллары. Некоторые ребята стали меня сторониться, а другие, наоборот, начали ко мне липнуть и выспрашивать, шлет ли отец посылки из Америки и скоро ли я к нему отправлюсь. Потом те и другие догадались, что отец нас с матерью бросил, объединились и начали надо мной издеваться.

— Они вас били?

— Они делали хуже. Например, во время уроков физкультуры кто-нибудь обязательно пробирался в раздевалку и на моих стареньких залатанных школьных штанах жирным фломастером выводил английскими буквами «Levis». Мне бы, дураку, недельку с этим лейблом проходить, они бы увидели, что я не реагирую, и отвязались. Так ведь я еще малек был: я домой с ревом и к бабке: «Бабушка, выстирай, пока мама не увидала!» — и бабка стирала. Отойдет фломастер, а они на следующем уроке опять на том же месте напишут… Ну и другие подковырки придумывали. Понимаете, тогда среди ребят был настоящий культ заграничных шмоток: вот если бы у меня и вправду были шмотки с лейблами, они бы не травили меня, а от зависти умирали, а так… В конце концов я бросил художественную школу и перешел в обычную.

— Иван… Простите, можно я без отчества буду вас называть?

— По мне так еще и лучше.

— Иван, я вот еще что хотела спросить: в том письме, которое вы оставили отцу, было написано: «Я должен сделать то, что обещал матери перед смертью, и сделаю это» — что подразумевалось под этим?

— А, вы подумали, что она завещала мне отомстить отцу? Так вот она как раз наоборот: она просила обязательно передать ему, что она прощает его за все. Она, видите ли, была уверена, что его мучает совесть! Русские женщины не больно-то горазды на месть…

— А отца вашего и вправду мучила совесть, — задумчиво сказала Апраксина.

— А, бросьте! Это вы своего клиента выгораживаете из благородства. Не было у него никакой совести.

— Нет, Иван, я говорю чистую правду. И очень жаль, что вы так и не встретились с отцом, все могло бы измениться к лучшему…

— Для него или для меня?

— Для обоих.

— Утешаете… Напрасный труд и пустые хлопоты, графина Елизавета Николаевна! Я человек простой и по милости отца малообразованный, мне благородство не по чину, а потому так и запомните: сам умирать буду, а отца не прощу.

— А в Бога вы, конечно, не верите?

— Где был ваш Бог, когда умирала моя мать?