Благодать

У. X. Оден, написавший эти строки, понимал, что закон природы несовместим с прощением. Разве белки прощают кошек за то, что те гоняют их по деревьям, или дельфины прощают акулам то, что они едят их товарищей по играм? Мир природы живет по волчьим законам, а не по законам прощения. Что до отличительных черт человека, то наши основные институты — финансовые, политические, даже спортивные — подчиняются тому же самому безжалостному принципу. Судья никогда не объявит: «Вы действительно совершили ошибку, но, благодаря вашей духовной исключительности, я объявляю вас невиновным». Или что какая-нибудь нация ответит своим агрессивным соседям заявлением: «Вы правы, мы нарушили ваши границы. Вы нас простите?»

Само понимание прощения становится неправильным. Когда мы совершили дурной поступок, мы хотим отработать благосклонность (англ, «благодать») пострадавшей стороны. Мы предпочитаем ползать на коленях, валяться в ногах, посыпать голову пеплом, закалывать ягненка — и религия часто идет нам навстречу. Когда император Священной Римской Империи Генрих IV решил вымолить прощение у папы Григория VII в 1077 году, он босиком стоял в течение трех дней в снегу перед дверьми папского двора в Италии. Весьма вероятно, что Генрих уезжал с чувством удовлетворения, унося на своем теле шрамы от мороза как стигматы прощения.

«Несмотря на сотни проповедей, в которых говорится о прощении, мы нелегко прощаем, и такого же труда нам стоит осознать, что мы прощены. Прощать, понимаем мы, всегда труднее, чем это нам рисуют проповеди», — пишет Элизабет О’Коннор. Мы нянчимся с причиненными нам обидами, тратим уйму времени на то, чтобы проанализировать наше поведение, увековечиваем семейную вражду, караем себя, караем других. Мы делаем все, чтобы только избежать этого самого противоестественного из всех поступков.

Посетив Бат в Англии, я увидел более естественную реакцию на причиненное человеку зло. Раскопав там римские руины, археологи обнаружили различные «проклятия», написанные на латыни и выгравированные на оловянных и бронзовых табличках. Столетия назад приходящие в бани римляне бросали там эти таблички как обращения к богам бань, почти так же, как мы сегодня бросаем монеты в фонтаны на счастье. Один просил у богов, чтобы они помогли ему жестоко отомстить тому, кто украл у него шесть монет. Другой писал: «Доцимед потерял свои перчатки. Он просит, чтобы укравший их лишился разума и зрения в том храме, в каком будет угодно богине».

Когда я взглянул на латинские надписи и прочитал их перевод, меня поразило то обстоятельство, что эти молитвы не лишены здравого смысла. Почему бы не попросить божественные силы посодействовать в человеческом правосудии здесь, на Земле? Многие из псалмов выражают то же самое настроение, призывая Бога, чтобы он помог отомстить за совершенное зло. «Господи, если ты не можешь сделать так, чтобы я похудела, то сделай так, чтобы мои друзья казались толстыми», — такую юмористическую молитву написала однажды Эрма Бомбек. Что может быть более свойственно человеческой природе?

Вместо этого, поразительным образом выворачивая все наизнанку, Иисус учил нас: «И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим». В центре молитвы Отче Наш, которую Иисус учил нас повторять, проглядывает противоестественный акт прощения. Римляне, приходившие в бани, просили своих богов помочь вершить человеческое правосудие; Иисус связывал прощение, данное нам Богом, с нашей собственной готовностью прощать несправедливые поступки.

Чарльз Уильяме сказал о молитве Отче Наш: «Ни одно слово в английском языке не несет в себе больше потенциального страха, чем маленькое слово «как» в этой фразе». Что делает это «как» таким пугающим? Тот факт, что Иисус открыто связывает прощение, данное нам Отцом, с нашим прощением других людей. Следующее замечание Иисуса не могло бы быть более однозначным: «А если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших».

Одно дело быть захваченным в круг не-благодати, возникающей в общении между супругами или деловыми партнерами, и другое — быть полностью втянутым в круг общения с Всемогущим Богом. Однако молитва Отче Наш совмещает эти два круга вместе. Если мы можем позволить себе бросить все, разорвать круг, начать действовать вне его законов, то Бог тоже может позволить себе бросить все, разорвать круг, начать действовать вне его законов.

Джон Дайден писал об отрезвляющем эффекте этой истины: «На меня было написано больше пасквилей, чем на кого-либо из живущих ныне людей, — возмущался он и готовился обрушиться на своих врагов. — Эта мысль часто приводила меня в трепет, когда я повторял молитву нашего Спасителя; поскольку явным условием прощения, о котором мы молим, является прощение другим тех обид, которые они нам причинили. По этой причине я много раз избегал совершения этой ошибки даже тогда, когда меня дерзко на нее провоцировали».

Драйден был прав, ощущая трепет. В мире, который подчиняется законам не-благодати, Иисус просит — нет, требует — чтобы мы отвечали друг другу прощением.