Самая низменная сторона законничества проявилась во время казни Иисуса. Фарисеи старались не входить во дворец Пилата до окончания Пасхи и организовали распятие таким образом, чтобы оно не противоречило правилам, касающимся проведения субботы. Так самое величайшее преступление в истории было совершено при строгом соблюдении всех тонкостей закона.
Я был свидетелем многочисленных случаев из современной жизни, иллюстрировавших привязанность законничества к незначительным вещам. Церковь, в которой я вырос, уделяла много внимания прическе, украшениям и рок-музыке, но умалчивала о расовой дискриминации и преследовании чернокожих на Юге. В библейском колледже я ни разу не слышал ссылок на массовое уничтожение евреев в фашистской Германии, на этот, возможно, самый отвратительный грех за всю человеческую историю. Мы были слишком заняты, измеряя длину юбок, чтобы беспокоиться по поводу таких злободневных политических вопросов, как ядерная война, расизм или голод. Я познакомился с южноафриканскими студентами, которые были членами церковных общин, где молодые христиане не жевали жвачку и не молились, держа руки в карманах, и где голубые джинсы заставляли окружающих сомневаться в духовном развитии их обладателя. Однако те же самые церкви решительно поддерживали расистскую доктрину апартеида.
Делегат от Соединенных Штатов на Конгрессе Всемирного Союза Баптистов, проходившем в 1934 году, прислал следующее сообщение о том, каким он увидел гитлеровский режим: «Было большим облегчением оказаться в стране, где запрещена продажа непристойной эротической литературы, запрещен показ отвратительных порнофильмов и гангстерских боевиков. Новая Германия сожгла огромное количество извращенных книг и журналов; добавим к этому костры, зажженные в еврейских и коммунистических библиотеках».
Тот же делегат изобразил Гитлера как лидера, который не курил и не пил, который хотел, чтобы женщины одевались благопристойно, выступал против порнографии.
Слишком легко обвинять немецких христиан тридцатых годов, южноамериканских фундаменталистов шестидесятых или южноафриканских кальвинистов семидесятых. Меня часто останавливает тот факт, что современных христиан зачастую можно осудить не менее строго. Какие банальности имеют над нами власть, и что из важнейшего в законе мы упускаем — справедливость, милосердие и веру? Разве Бога больше беспокоят кольца в носу, чем распад, царящий в наших городах? Современная музыка или проблема голодающих в мире? Способ проведения богослужения или культ насилия?
Писатель Тони Кэмполо, который регулярно объезжает христианские колледжи, выступая в качестве проповедника в местных церквях, всегда делает в целях эксперимента следующее провокационное заявление: «ООН сообщает, что более десяти тысяч людей в мире каждый день умирают от голода, а большинству из вас наср—. Однако, что еще более трагично, большинство из вас сейчас больше обеспокоены тем, что я сказал грубое слово, а не тем, что сегодня умрут десять тысяч людей». Ответная реакция показывает, что эксперимент удается. Почти во всех случаях Тони получал письма от капеллана или директора колледжа с протестами относительно грубости его выражений. В этих письмах никогда не затрагивался вопрос о голодающих.
Большинство из того, что во времена моего воспитания считалось грехом, теперь стало обычным делом во многих евангелических церквях. Хотя требования изменились, дух законничества остался прежним. Теперь я все чаще сталкиваюсь с законничеством мысли. Мои знакомые писатели, которые осмеливаются, к примеру, ставить под вопрос общепринятое отношение к абортам или к сексуальным меньшинствам, встречают то же осуждение, что и «пьющий» христианин в субкультуре южного фундаментализма.
Я уже упоминал, с каким обращением пришлось столкнуться Тони Кэмполо после его просьбы относиться с большим сочувствием к представителям сексуальных меньшинств. Другая моя знакомая, Карен Мэйнс, вынуждена была оставить свою карьеру ведущей из-за травли, которой подверглись ее произведения. Юджин Петерсон написал свой пересказ Нового Завета. Послание сразу сделало его объектом нападок со стороны самозванных знатоков культов, которые обнаружили в нем «искажение Слова Божия». Ричард Фостер осмелился использовать такие слова, как «медитация», когда писал о духовной дисциплине, за что был заподозрен в пристрастии к движению «Нью Эйдж». Чак Колсон рассказывал мне, что самое отвратительное письмо, какое он когда-либо получал, пришло от христиан в ответ на принятие им премии Темплтона за вклад в прогресс в области религии, которую иногда присуждают нехристианам. «Наши братья были менее милосердны, чем мирская пресса в дни Уотергейта», — сказал он с горькой обидой. Послания в его адрес стали еще более жесткими, когда он подписал соглашение о взаимном сотрудничестве с католиками.