Благодать

Единственный самолет до города, где жил Большой Гарольд вылетал из Йоханнесбурга рано утром. К тому времени, когда мы с женой добрались до аэропорта, мы жаждали кофе. Возбуждение, вызванное кофеином, просто прибавилось к нашему основному беспокойству по поводу поездки. Мы не имели ни малейшего представления, чего нам ожидать. Дети Большого Гарольда были теперь взрослыми людьми, которые, без сомнения, говорили с южноафриканским акцентом. Узнаю ли я вообще Гарольда и Сарру? Я отметил про себя, что мне следует расстаться с прозвищем «Большой Гарольд», сохранившимся у меня с детства.

Так начался один из самых необычных дней в моей жизни. Когда самолет приземлился, и мы покинули салон, я сразу же узнал Сару. Ее волосы поседели, а плечи ссутулились от старости, но это печальное худое лицо нельзя было перепутать ни с каким другим. Она крепко обняла меня и представила своему сыну Уильяму и его невесте Бэвэрли (дочь жила далеко и не могла к нам присоединиться).

Уильяму было около тридцати. Он был дружелюбен, симпатичен и считал себя большим почитателем Америки. Он вскользь упомянул, что познакомился со своей невестой в клинике для наркоманов. Очевидно, некоторые факты не попадали в письма Большого Гарольда.

Уильям взял напрокат старенький микроавтобус «Фольксваген», думая, что у меня, возможно, окажется много багажа. Поскольку средние сидения микроавтобуса были вынуты, Уильям, Бэвэрли и Сарра сели впереди, в то время как мы примостились на одиноком сидении в задней части машины, как раз над двигателем. Было жарко, сильно за девяносто градусов, и выхлопные газы двигателя просачивались через проржавевший пол. Как назло, Бэвэрли и Уильям, как и многие наркоманы на лечении, беспрерывно курили, и клубы дыма тянулись через весь салон, смешиваясь с выхлопными газами дизельного мотора.

Уильям провез нас по городу, лихо лавируя и визжа тормозами. Он постоянно оборачивался со своего места, чтобы показать нам достопримечательности: «Слышали о докторе Кристиане Бэрнарде? Он жил в этом доме», — и когда он это делал, машину подбрасывало из стороны в сторону, багаж ездил по полу, а мы усиленно старались удержать в желудке галлоны кофе и завтрак, съеденный в самолете.

Вопрос о том, где большой Гарольд, я не задавал, потому что решил, что он ждал нас дома. Но когда мы прибыли, в дверях никто не появился.

— Где Гарольд? — спросил я Уильяма, когда мы разгружали багаж, памятуя о своем решении не использовать слово «большой».

— О, мы как раз собирались сказать тебе, да все как-то некогда было. Видишь ли, отец в тюрьме, — он порылся в кармане в поисках очередной сигареты.

— В тюрьме?— мой разум отказывался понимать это.

— Именно. Он надеялся, что его уже выпустят, но его прошение отклонили.

Я уставился на него, пока он не продолжил объяснение:

— В общем — ну, отец иногда выходит из себя. Он пишет гневные письма…

— Знаю, я получал некоторые из этих писем, — прервал я его.

— Ну и вот. Как-то раз он разослал слишком много и попал в переплет. Потом мы расскажем тебе подробней. Пойдем в дом.

Я постоял еще минуту, пытаясь переварить новость, но Уильям исчез за дверью. Я сгреб наши чемоданы и вошел в маленькое, темное бунгало. Внутри двойные венецианские занавески и темные шторы отгородили нас от дневного света. Мебель была удобной, изрядно постаревшей и больше отвечала американскому стилю, чем это было в других южноафриканских домах, где мне доводилось бывать. Сарра поставила чайник, и мы несколько минут поддерживали вежливый разговор, избегая темы, которая, была у всех на уме.

Вскоре я нашел, на что можно было отвлечься. Уильям разводил прекрасных тропических птиц: лори, какаду, ару и других попугаев. Поскольку хозяин его квартиры не разрешал заводить животных, он держал их в доме родителей, где они свободно летали, не запертые в клетках. Выращенные из яйца, они были настолько ручными, что приземлялись мне на плечо, когда я садился на диван. Радужный лори напугал меня, потянувшись к моему рту, и чуть не заставил меня выронить чашку.

«О, не обращай внимания, Джерри, — рассмеялся Уильям. Я научил его есть шоколад. Я некоторое время разжевываю шоколадную конфету, а потом высовываю язык, и он ее слизывает». Я прикрыл рот и предпочел не смотреть, какое выражение было на лице у моей жены.

Здесь, одуревший от передозировки кофе, сигаретного дыма и выхлопов «Фольксвагена», сидя в темном бунгало с птицей на плече, оставляющей на мне свои мокрые отпечатки и пытающейся схватить меня за язык, я услышал правду о темной стороне личности Большого Гарольда. Да, Гарольд проповедовал по субботам об адском пламени и сере и писал длинные речи, полные злобы и осуждения, своим друзьям, оставшимся в Америке. Да, он восставал против падения нравственности. Но в то же самое время, из этого маленького затхлого дома он распространял порнографию. Он ввозил нелегальные иностранные публикации, вырезал фотографии и рассылал их знаменитым в Южной Африке женщинам, сопровождая их подписями типа