Благодать и стойкость. Духовность и исцеление в истории жизни и смерти Трейи Кимам Уилбер

Сентябрь — октябрь 1988 года, Боулдер

Дорогие друзья!

На улице бушует ветер — он очень сильный и очень некстати, потому что в каньоне свирепствует пожар, совсем неподалеку от нашего дома. Сначала передавали, что, хотя пламя не удалось обуздать, опасности подвергаются только несколько деревянных домиков, но в последних новостях сказали, что уже эвакуированы жители семидесяти шести домов, главным образом из-за дыма. Тушить пожар химикатами невозможно из-за сильного ветра. С задней веранды хорошо видно, как на вершине холма горит огонь, и мы боимся, что и нас могут эвакуировать. Наверное, перед сном мы сложим в машину все самое необходимое, ведь, может быть, посреди ночи услышим звонок в дверь. И когда же прекратятся пожары в Иеллоустоуне?

По-моему, по этой ситуации видно, что меня уже не беспокоят плохие или потенциально плохие известия, так, как это было раньше. За последние пять лет, с тех пор как мне в первый раз поставили диагноз, меня бомбардировали таким количеством то хороших, то плохих, то неопределенных известий, что я научилась плыть по течению не сопротивляясь, принимать все как есть, наблюдать за происходящим со спокойной, но заинтересованной отрешенностью, без попыток вообразить возможный результат или повлиять на него, — просто наблюдать и, где это возможно, участвовать в событиях, когда жизнь «как она есть» идет своим чередом. Если придется эвакуироваться — значит, придется эвакуироваться, а пока я буду смотреть на яркий огонь, горящий на фоне темной ночи, смотреть, как пылает огонь на вершине холма, и желать добра тем, кого эвакуировали.

Кен любит говорить, что та работа над собой — психологическая или духовная, — которой мы занимаемся, предназначена не для того, чтобы избавить нас от океанских волн, а чтобы научить плавать в них. Я неплохо научилась скользить по волнам: справедливости ради — под принуждением. Прошлый месяц в Аспене напомнил мне, какой я была — каким важным мне все казалось, как я не представляла себе жизни без смысла и цели, как настойчиво старалась все просчитать, как мое ныо-эйджевское мировоззрение недвусмысленно говорило мне, что все на свете имеет цель. Я помню распространенную в Финдхорне молитву, которая кончалась словами «И пусть сбудется план Любви и Света». Буддизм и рак обучили меня искусству жить в условиях неизвестности, не пытаться управлять потоком жизни, принимать все как есть и через это обретать внутренний мир посреди жизненных тревог и разочарований. Помню, как важно было для меня действовать, насколько моя самооценка зависела от того, что я делаю, как я забивала все свое время разными делами, как нужно мне было каждую секунду чем-то заниматься.

Во время симпозиума в «Виндстаре» я думала о летних студенческих программах, которые курировала. С некоторым раскаянием я вспоминала, что составляла их расписание так, словно программа будет полезна, только если студенты будут заняты учебой все время (свои неврозы я переносила на них). Сейчас мне кажется, что я не давала им возможности передохнуть, переварить всевозможные богатые впечатления, не позволяла им просто быть, общаться друг с другом, наслаждаться красотой, красками, чистым воздухом и звездными ночами Колорадских гор. Еще я, конечно же, ясно видела, что так же постоянно поступала и по отношению к себе.

Но я учусь. Я решила, что следующий год, когда буду сосредоточена на исцелении и лечении энзимами, проведу как образцовая пожилая леди на отдыхе. Вставать буду как можно позже, а работать как можно меньше; в полдень буду делать паузу, чтобы спокойно выпить чаю. Ездить тоже буду как можно меньше, только на лечение, ретриты или к семье: ненавижу, когда приходится собирать вещи, бояться, что забыла что-то положить, и делать кофейные клизмы в непривычной обстановке. Холодными зимними вечерами я буду затапливать камин, сворачиваясь клубочком рядом с Кеном и своими собаками, слушать, как трещит огонь. Я скорее буду пить чай и любоваться горами, чем читать. Я постараюсь воспроизвести более размеренный ритм жизни Финдхорна (не безумный, перегруженный встречами режим, который, как мне кажется, привнесен многочисленными жившими там американцами, а более цивилизованный, спокойный британский ритм), когда есть время отдохнуть и помедитировать, поразмышлять, пообщаться с друзьями, погулять в парке и насладиться вечерним солнечным светом.

Я вспоминаю один недавний вечер в Аспене: мы сидели у костра рядом с домиком Брюса, Каир забрался на колени сначала к Кену, а потом ко мне. Наша гостья из Англии говорила, что по первому впечатлению американцы показались ей совершенно безумными: они все время заняты делами и бегают как угорелые.

Я была как раз такой американкой, вечно настаивала на том, чтобы «делать дело». Мне всегда казалось безумно важным вложить всю свою энергию в «правильное русло». К примеру, в летних лагерях, когда все добирались до места стоянки и почти тут же разбегались, чтобы поиграть, я прилежно собирала хворост для костра, помогала расседлывать лошадей и ставить палатки. Почти каждый раз в конце лета мне вручали награду как одной из лучших девочек, и я добавляла в свою коллекцию очередную серебряную с бирюзой булавочку. Такая вот хорошая маленькая девочка! Но теперь, из-за болезни и усталости от лечения энзимами, мне кажется, моя жизнь стала проще, чище и просторней, в ней появилось больше воздуха взамен ушедшей тяжести. Мне все легче и легче избавляться от всякого барахла — к примеру, раздавать свои фотопринадлежности, вместо того чтобы цепляться за вероятность того, что они мне еще могут понадобиться, раздаривать одежду, которую когда-то с удовольствием носила, дарить безделушки, шарфики и драгоценности детям своих ближайших друзей. В моих шкафах и буфетах стало свободно! Жизнь становится не такой напряженной, не такой плотной, а более легкой, открытой и радостной, по мере того как моя самооценка все меньше зависит от того, сколько я сделала, я раздаю все больше и больше старого барахла, дела все откладываются, откладываются и откладываются, но мир от этого не рушится. Я сижу в тишине с чашкой чая и собакой, свернувшейся у моих ног, на залитой солнцем веранде и наслаждаюсь мирным, прекрасным видом на лес, который открывается прямо передо мной и непрестанно меняется от рассвета к закату, а потом и в лунном свете.