При этой неожиданной аттестации отец Арсений молча вскинул своими незрящими глазами в сторону Терпибедова. Под влиянием этого взора расходившийся капитан вдруг съежился и засуетился. Он схватил со стола дорожный чубук, вынул из кармана засаленный кисет и начал торопливо набивать трубку.
— Извольте же продолжать, Никифор Петрович! — солидно протянул отец Арсений. — Вы сказали "за кляузы"… извольте же объяснить, какого рода и по какому случаю эта называемая вами кляуза начало свое получила?
— Нет уж, слуга покорный! ты и на меня еще кляузу напишешь! — попробовал отшутиться Терпибедов. — Вот, сударь! — переменяя разговор, обратился он ко мне, — нынче и трубку уж сам закуриваю! а
— Действительно, прежде не малое было поощрение лености и тунеядству! — уязвил отец Арсений.
— Да, сударь, было-с, было наше времечко! — продолжал Терпибедов, словно не слыша поповского замечания. — Так вот и вы родное гнездо посетить собрались? Дельно-с. Леску малую толику спустить-с, насчет пустошей распорядиться-с… пользительно-с!
— Скажите, капитан, ведь и у вас тут, кажется, неподалеку усадьба была?
— Как же-с, как же-с! И посейчас есть-с. Только прежде я ее Монрепо прозывал, а нынче Монсуфрансом зову. Нельзя, сударь. Потому во всех комнатах течь! В прошлую весну все дожди на своих боках принял, а вот он, иерей-то, называет это благорастворением воздухов!
— Это действительно, — пояснял отец Арсений. — Весна у нас нынче для произрастания злаков весьма благоприятная была. Капуста, огурцы — даже сейчас во всем блеске. Но у кого крыша в неисправности, тот, конечно, не мало огорчений претерпел.
— Да-с, претерпел-таки. Уж давно думаю я это самое Монрепо побоку — да никому, вишь, не требуется. Пантелею Егорову предлагал: "Купи, говорю! тебе, говорю, все одно, чью кровь ни сосать!" Так нет, и ему не нужно! "В твоем, говорит, Монрепо не людям, а лягушкам жить!" Вот, сударь, как нынче бывшие холопы-то с господами со своими поговаривают!
Он усиленно потянул дым, и мне показалось, что внутри у него словно что зарычало.
— Так-то вот мы и живем, — продолжал он. — Это бывшие слуги-то! Главная причина: никак забыть не можем. Кабы-ежели бог нам забвение послал, все бы, кажется, лучше было. Сломал бы хоромы-то, выстроил бы избу рублей в двести, надел бы зипун, трубку бы тютюном набил… царствуй! Так нет, все хочется, как получше. И зальце чтоб было, кабинетец там, что ли, "мадам! перметте бонжур!", "человек! рюмку водки и закусить!" Вот что конфузит-то нас! А то как бы не жить! Житье — первый сорт!
— И то еще ладно, капитан, что вы хорошее расположение духа не утратили! — усмехнулся я.
— Помилуйте! с ними театров не надобно-с! никогда не соскучитесь! — прибавил отец Арсений. — Только вот на язык невоздержны маленько.
— Да-с, будешь и театры представлять, как в зной-то палит, а в дождь поливает! Смиряемся-с. Терпим и молчим. В терпении хотим стяжать души наши… так, что ли, батя?
— При ветхости крыши и это утешением послужить может!
— Одним словом, прежде лучше жилось — так, что ли, капитан? — поддразнил Колотов.
— Прежде! прежде-то! прежде-с!
Терпибедов словно прогремел эту фразу и даже поперхнулся от волнения.
— Прежде, я вам доложу, настоящих-то слуг ценили-с! — продолжал он, захлебываясь на каждом слове, — а нынче настоящих-то слуг…
Он вдруг оборвал, словно чуя, что незрящий взор отца Арсения покоится на нем. И действительно, взор этот как бы говорил: "Продолжай! добалтывайся! твои будут речи, мои — перо и бумага". Поэтому очень кстати появился в эту минуту чайный прибор.
— А какую я вам, Сергей Иваныч, рыбку припас, — обратился Терпибедов к Колотову, — уж если эта рыбка невкусна покажется, так хоть всю речную муть перешарьте — пустое дело будет.
— Осётрик во всех статьях-с, — мягко, даже почти благосклонно пояснил отец Арсений, дуя в блюдечко и прищелкивая зубами сахар.
— Знаю; вы писали, капитан. Господин Парначев, кажется?
— То есть писал собственно я-с, а они токмо подписом своим утвердить пожелали, — заметил отец Арсений.
— Парначев! не Павла ли Николаича сын? да ведь он тут в земстве, кажется? — вспомнил я.
— Он самый-с. В земстве-с, да-с. Шайку себе подобрал… разночинцев разных… все места им роздал, — ну, и держит уезд в осаде. Скоро дождемся, что по большим дорогам разбойничать будут. Артели, банки, каммуны… Это дворянин-с! Дворянин, сударь, а какими делами занимается! Да вот батюшка лучше меня распишет!
— Действительно, могу свидетельствовать. Много неповинных душ Валериан Павлыч совратил, даже всю округу, можно сказать, своим тлетворным дыханием заразил, — сентенциозно подтвердил отец Арсений.
— И добро бы из долгогривых — все бы не так обидно! А то ведь дворянин-с!
— Однако, вы довольно-таки несносно об нашем сословии выражаетесь, Никифор Петрович! — обиделся отец Арсений. — Прошу, оставьте!
— Ну, батя, не взыщи! Долгогривые — они ведь… примеры-то эти были!
— Чувствительнейше вас прошу! оставьте-с!