Благородна и благочестива (СИ)

Сборы благородных ллейн продолжались не менее двух часов – Камилла даже задремать на стуле успела, и уже не стыдилась требовательного урчания в желудке. Кто ж знал, что еда во дворце строго под расчёт и в оговоренное время, она здесь как бы неучтённый гость, и под сень королевского замка лучше вообще приходить с набитым животом?

– Мы готовы, – задержалась на пороге ллейна Бианка, а дочь Золтана Эйросского вздрогнула и проснулась. – Прости, что тебе придётся в одиночестве коротать вечер.

– Ночь уже, – не подумав, сонно отозвалась Камилла. – Не заскучаю.

Дочь Золтана Эйросского разглядела наконец ллейну Бианку, в серебристом платье и с богатым ожерельем на шее, затем ллейну Одетту, виновато улыбавшуюся ей из-за спины матери, в нежно-сиреневом платье и без всяких украшений; скользнула взглядом по тщательно уложенным волосам благородных и невольно выпрямилась, одёргивая засаленный рукав собственного платья.

– Хорошего вечера, ллейна Бианка, – вежливо пожелала Камилла. – Ллейна Одетта.

Обе улыбнулись ей на прощание, а камеристка Эдна и личная горничная ллейны Бианки принялись за уборку. Двери закрылись, оставив шлейф духов и воздушных тканей снаружи, и Камилла облегчённо выдохнула, тотчас выдав своё местоположение.

– А, гостья! – вспомнила Эдна, с прищуром оглядывая девицу. Хозяйка общалась с Камиллой учтиво, но у камеристки оказалось собственное мерило человеческой ценности. – Что ж… значит, будем и из вас делать ллейну.

– А я кто? – поразилась такой наглости Камилла.

– А по вам, дорогая, этого ещё не скажешь, – поставила точку в беседе Эдна, не вдаваясь в подробности.

Спустя целую вечность омовения и прихорашивания Камилла признала, что камеристка, верно, дело своё знала и была не так уж и неправа, отпуская своеобразный укол в сторону дочери Рыжего барона. Потому что отражение, которое Камилла видела теперь в зеркале, столь сильно отличалось от привычного, что она крутилась возле него так и эдак, веря и не веря собственным глазам.

Кожу, натёртую до скрипа, горничная и камеристка умаслили благовониями и воздушными белыми снадобьями, после которых та стала мягкой, шелковистой на ощупь и невероятно ароматной. Лицо подверглось куда более сложным манёврам, после чего брови Камиллы стали чуть тоньше, ресницы – гуще, а кожа приобрела удивительный персиковый оттенок. И самое главное – на ней каким-то чудом не проявлялось больше ненавистных веснушек.

– Госпожа предложила вам собственное домашнее платье для ночного отдыха, – сухо и коротко, но вежливо просветила Камиллу Эдна, помогая ей надеть светло-зелёное одеяние небесной красоты. Оно оказалось расшито мелкими блёстками у ворота и волочилось по полу, да и в рукавах подвисало, но Камилла отказалась его снимать и примерять что-либо более подходящее. В таком не дома – на бал не стыдно идти.

Волосы камеристка уложила «просто»: умастив душистыми маслами, от чего медные кудри стали послушными и сами ложились, как надо, и сплетя их в свободную полукосу, да оставив в волосах шпильки с мелкими камушками. Под бликами от светильников те сияли, будто драгоценности, и Камилла впервые поняла, сколь глубоко заблуждалась она – и все простофили на Рыжих Островах – почитая её местной красавицей. Рядом с такими, как ллейна Бианка и её дочь, она годилась разве что в посудомойки. И вот – сама стала наконец… хоть отдалённо похожей на женский идеал в лице благородной Бианки.

– Долго над вами колдовать не буду, – устало завершила Эдна: после украшения трёх ллейн руки у камеристки, верно, горели. – Скоро отойдёте ко сну. Поутру уж возьмусь, как следует.

Камилла мудро проглотила множественные вопросы, вертевшиеся на языке, и с удивлением воззрилась на поднос, принесённый горничной: есть почему-то уже не хотелось. Хотелось – нескромно и откровенно – показать миру, сколь красивой она может быть. Да и попросту впервые хотелось чего-то большего, чем просто набить желудок.

– Я в галерее прогуляюсь, – сообщила о намерении Камилла. – Здесь, у покоев, далеко не уйду.

– Аппетит вам нагуливать, верно, не надо, – подметила зоркая Эдна. – А госпожа велела из покоев – ни ногой.

– И я помню об обещании, добрая пэра Эдна, – учтиво склонила голову Камилла. – Но здесь душно после стольких-то омовений. Подышу свежим воздухом – и назад.

– Свежим, – прыснула горничная и тут же одёрнула себя под строгим взглядом камеристки.

– Свежий воздух во дворце – только в наших покоях, – недовольно подметила пэра Эдна. – Ллейна Бианка духоты и дурных запахов не выносит, мы отведенные комнаты проветриваем сами, от дворцовых не дождешься.

– Это верно, – согласилась Камилла, отступая к двери. – От дурных запахов и заболеть недолго. А светлейшая ллейна Бианка всё же хранительница магии воздуха, оно неудивительно, что взаперти ей дышать тяжко.