Благородный топор. Петербургская мистерия

Вобрав шприцем немного жидкости, он выцедил ее в стеклянную реторту, изогнутым горлышком напоминающую шею умирающего лебедя. Далее Первоедов со строгим видом продемонстрировал свидетелям коричневую бутыль. «Серная кислота», — значилось на этикетке. Свидетели, переминаясь с ноги на ногу, растерянно улыбались — ни дать ни взять нерадивые школьники. Доктор, покачав головой, повернулся к ним спиной. Капнув пипеткой в реторту несколько капель кислоты, он легонько ее встряхнул, после чего перенес к другому столу, где газовая горелка грела снизу наполненный песком глубокий жестяной поднос. Заткнув реторту стеклянной пробкой, Первоедов сунул ее в горячий песок, предварительно зажав горлышко посудины специальным зажимом.

— Ну как, достаточно? — спросил он, стоя к официальным лицам вполоборота. Те спешно закивали: дескать, вполне. — Вправду, что ль? Да я еще ничего и не начинал. Разве можно судить с такой поспешностью? Подводите вы меня, господа! А я-то на вашу компетентность полагался.

По кивку Первоедова ассистент, взяв стакан, подошел к проему окна анатомического театра. Зимняя тьма, глыбой сгустившаяся снаружи, затеняла даже наружные решетки. Открытая ассистентом фрамуга впустила колючую струю знобкого ветра, мечущегося сейчас, должно быть, по всему городу. Стаканом ассистент зачерпнул с карниза снега, после чего резко захлопнул фрамугу. Было в его движении что-то от тюремщика, запирающего сейчас камеру с опасным преступником.

К горлышку реторты Первоедов приладил пробирку, умещенную в стакан со снегом.

— Надо же, — едко усмехнулся он сам себе, — представить только! На чем меня хотели поймать: что я не стану собирать дистиллят!

Официальные лица стояли с совершенно ошарашенным видом. Довольный наконец своими манипуляциями, Первоедов возвратился к тазу, где в луже мутной жидкости лежал скукожившийся желудок.

Одним ловким движением доктор вывернул орган наизнанку, обнажив ему стенки с бороздками мускулатуры.

— Так. Изнаночная ткань признаков эрозии не выказывает, — с некоторой разочарованностью заключил доктор.

— То есть синильная кислота исключена? — переспросил следователь.

В ответ Первоедов рассерженно глянул на официальных лиц — дескать, «вы лучше их спросите». Однако раздражение свое он сдержал:

— Вовсе нет! Никоим образом. Даром что исключается наличие любой другой кислоты, неважно какой. Уж что иное, а синильная кислота, если она и вправду была, распознается в любом случае. Надо лишь дождаться результатов анализа.

— А это… долго?

Пробирка постепенно запотевала капельками дистиллята.

— Теперь уж недолго, Порфирий Петрович. Уже вот-вот.

* * *

— Чем же он занимался, этот человек, при жизни? — спрашивал Первоедов, отделяя между тем пробирку от реторты. Прозрачного дистиллята в ней скопилось буквально с ноготок. Доктор вращал ее, словно дегустатор — бокал с дорогим вином.

— Кажется, актером был, — отвечал Порфирий Петрович.

— Актером? — Задумчиво поиграв бровями, доктор перелил жидкость в другую пробирку, воткнув ее в деревянную подставку. — Сульфат железа мне сюда, — распорядился он, — и еще раствор едкого калия. Да, и соляную кислоту не забудьте!

Ассистент, кивнув, принес ему из стенного шкафа три колбы. Взяв первую, Первоедов аккуратно ее накренил и вытряхнул на венчик бумажного фильтра несколько зеленоватых гранул. Затем, поднеся бумажку к пробирке, пальцем стряхнул одну гранулу туда. Дождавшись, когда она растворится, капнул следом несколько капель калиевого раствора.

— Что ж, — буравя взглядом подавленно молчащих официальных лиц, сказал он, не переставая помешивать содержимое стеклянной палочкой. — Сейчас посмотрим, есть ли у этого господина посмертный талант к чревовещанию!

Откупорив третью колбу, Первоедов набрал из нее с полпипетки, после чего быстрой струйкой выпустил череду капель все в ту же пробирку.

Прозрачное содержимое пробирки не замедлило полиловеть.

— Ну вот вам и результат! — возгласил патологоанатом. — Вот оно, свидетельство Говорова. Точнее, его желудка. Получается, чревовещатель в буквальном смысле.

Глава 21 БУМАГА ЦВЕТА СИРЕНИ

Порфирий Петрович отбросил папиросу тотчас, как дверь дома на Большой Морской, 17 перед ним открылась. В нос уже на входе ударил тяжелый, неприятный запах — тошнотно сладкий, с маслянистым и слегка металлическим привкусом. И как они только здесь, в доме, им дышат — от такого, извините, ненароком стошнить может!

— Что это еще у вас? Здесь, в воздухе? — удивленно спросил он Катю.

— Да так, матрасы окуриваем, — отвечала она как ни в чем не бывало. — Марфа Прокофьевна жалуется, что ее, дескать, клоп давеча укусил.

— Окуриваете? И чем же?

— Вы что, насчет рецепта узнавать пришли?

— Да нет. Я с Анной Александровной увидеться хотел.

— Ну так проходите, я ей сейчас доложу.

* * *

Следуя за Анной Александровной в гостиную, Порфирий Петрович тайком любовался ее изящной осанкой. «Что-то в этой женщине, буквально в каждом ее движении, одновременно и трогает и печалит», — отметил он про себя.