Благородный воин

Он тоже посмотрел на знамя, перевел взгляд на Элизабет и понял, что она пытается скрыть какое-то мучающее ее чувство. В глазах рыцаря промелькнуло любопытство и шевельнулась смутная догадка.

Элизабет, не обращая больше внимания на знамя, повернулась к кровати, где за раздвинутым желто-синим пологом лежал предводитель. Элизабет поразил его рост. Кровать была явно мала для него.

Иссиня-черные волосы разметались по подушке. По непонятной причине даже в своем беспомощном состоянии больной пугал Элизабет, и девушка застыла, изучая его черты.

Рыцарь был красив. Красив и… суров. Внезапно он начал метаться и стонать. Это вернуло Элизабет к действительности, и она положила прохладную ладонь на его покрытый испариной лоб. Молочно-белая рука ярко выделялась на смуглом, обветренном лбу. Прикосновение девушки успокоило рыцаря.

– Горит в лихорадке, – заметила Элизабет. – Давно он в таком состоянии?

Она наткнулась на припухлость над правым виском и аккуратно ощупала все вокруг раны. Соратник раненого стоял рядом и, нахмурившись, настороженно следил за ее движениями.

– Я видел, как ему нанесли удар. Он упал и с тех пор не приходил в себя.

Элизабет сосредоточенно думала, что делать дальше.

– Чушь какая-то, – наконец заключила она. – Лихорадки от удара не может быть, – и, распрямившись, приказала твердым тоном:

– Помоги мне его раздеть.

Не давая возможности воину задать вопрос, зачем ей, собственно, понадобилось раздевать больного, Элизабет сама принялась освобождать раненого от воинского облачения. Поколебавшись, рыцарь взялся ей помогать и начал стягивать кольчужные чулки со вновь впавшего в забытье больного.

Но как девушка ни старалась, она так и не сумела стащить через голову страдальца стеганую, пропитанную потом рубаху и вынуждена была признать свое поражение. Машинально она потянулась к кинжалу, который носила на поясе: придется разрезать ткань, чтобы досуха обтереть пылавшую грудь.

Клинок блеснул в ее руке, товарищ раненого заметил сверкнувшую сталь и, не зная, что она затеяла, ребром ладони выбил оружие на пол.

Собаки грозно заворчали, но Элизабет успела их успокоить и повернулась к рыцарю. Ее голос стал мягким, и в нем совсем не чувствовалось злости:

– Хоть у тебя и нет причин мне доверять, очень прошу, не бойся. Я просто хотела разрезать рубаху.

– Зачем? – оторопело осведомился мужчина. Элизабет пропустила вопрос мимо ушей и, подняв кинжал, сделала надрез у ворота. Потом разорвала ткань и приказала принести прохладной воды, чтобы омыть пот и выгнать жар из тела несчастного.

Пока рыцарь передавал распоряжение охранникам, она осмотрела шею и руки больного, стараясь выяснить, нет ли у него на теле других повреждений. Потом заставила себя перевести взгляд ниже и вспыхнула от смущения: она ведь никогда раньше не видела обнаженного мужчины. Несмотря на обычай, согласно которому дочери хозяев прислуживали при купании знатных гостей, отец не доверял друзьям и вместо дочерей посылал служанок.

Наконец любопытство пересилило замешательство, и Элизабет посмотрела ниже пояса рыцаря. Но, к своему удивлению, не обнаружила того ужасного орудия, которым, по словам служанок, обладают мужчины. То ли девицы привирали, то ли раненый рыцарь оказался с изъяном.

Так и не решив эту проблему, Элизабет вернулась к своим занятиям. Перекрестившись, она извлекла из своего узелка кусок материи, разорвала на полосы и, когда принесли воду, принялась обтирать воину лицо.

«Недвижим, как сама смерть, – подумала она. – Дышит неглубоко и неравномерно»… На лице у рыцаря багровел шрам. Он начинался у уголка левого глаза, бежал полумесяцем к уху и терялся в черных, слегка вьющихся на затылке волосах. Мокрой тканью Элизабет прошлась по бугристой поверхности и решила, что шрам нисколько не портил внешности воина.

Потом омыла его шею и грудь и нашла еще шрамы.

– Слишком много отметин, – пробормотала Элизабет. – А ну-ка помоги-ка мне его перевернуть, – обратилась она к воину.

У рыцаря наконец лопнуло терпение, и он возмущенно завопил:

– Ради всех святых, женщина! Господину требуется лечение, а не ванна!

– Мне нужно твердо знать: ушиб на голове – единственная рана у него или нет, – так же громко возразила девушка. – А вы даже не удосужились снять с него доспехи.

Ответ рыцаря был достаточно красноречив: он сложил на груди руки и сердито смотрел исподлобья. Элизабет поняла, что на помощь вассала рассчитывать нечего. Девушка окинула его испепеляющим взглядом и вновь обратилась к раненому. Она склонилась над кроватью, ухватилась за беспокойно мечущуюся руку и изо всех сил потянула, но все бесполезно – рыцарь был очень тяжел, и перевернуть его было невозможно. От усилия Элизабет кусала нижнюю губу и только решила, что дело пошло, как больной увернулся, а сама Элизабет оказалась прижатой к его груди. Теперь он крепко сжимал ее кисть и, хотя оставался без сознания, а она рвалась, что было мочи, отпускать не собирался.

Вассал, наблюдая за ее тщетными попытками освободиться, только качал головой, но наконец сжалился и проворчал:

– Посторонись-ка, женщина.