И хотя Се Лянь не ощущал слишком сильной боли, не было необходимости постоянно ходить раненым. Цзюнь У, конечно, уже коснулся его руки, оказав немедленную помощь, но всё же снадобье отнюдь не оказалось лишним. Поэтому принц открыл бутылёк и с растерянным видом опрокинул его на правое плечо. Вместо привычного порошка или пилюль из сосуда полился светло-зелёный дым. Его медленные струйки неторопливо окружили руку Се Ляня, распространяя прохладу и благоухание. И в самом деле, отличное снадобье.
Му Цин вдруг спросил:
— Слова Лан Цяньцю — правда? Ты в самом деле убил всех членов правящей семьи государства Юнъань?
Се Лянь поднял на него глаза. И как бы Му Цин ни старался это скрыть, принц всё же разглядел в глубине его взгляда неудержимое возбуждение. Казалось, он испытывал жгучий интерес к подробностям того, как Се Лянь омыл кровью Пир Чистого Золота.
— Как ты их убил?
В этот момент позади снова раздались чьи-то тяжёлые шаги. Они одновременно обернулись и увидели, что очередным визитёром оказался Фэн Синь. Едва войдя и увидев во дворце Му Цина, который стоял рядом с Се Лянем и ко всему прочему улыбался, Фэн Синь нахмурился и настороженно спросил:
— Что ты здесь делаешь?
Се Лянь помахал рукой с зажатой в ней бутылочкой из бледно-зелёного фарфора. Улыбка Му Цина слегка поугасла. Он ведь только что заверил Се Ляня, что Фэн Синь не придёт, но последний тут же явился — разумеется, ничего смешного в том не было.
Му Цин ответил:
— Это ведь не твой дворец. Раз ты можешь сюда приходить, почему бы мне этого не сделать?
Фэн Синь не стал обращать на него внимания, вместо этого повернулся к принцу. Он ещё ничего не успел сказать, как Се Лянь произнёс:
— Если вы двое пришли, чтобы задать один и тот же вопрос, я отвечу сразу обоим. Нет нужды сомневаться — ни единое слово, сказанное мною сегодня во дворце Шэньу, не содержит ни капли лжи.
Фэн Синь едва заметно побледнел.
Му Цин же более всего не выносил подобной его реакции, и потому бросил:
— Ну хватит, возьми себя в руки хоть немного, кого ты хочешь удивить своим скорбным видом в нынешнем положении вещей?
Фэн Синь наградил его крайне недружелюбным взглядом.
— Уж точно не тебя. Выкатывайся отсюда!
Му Цин парировал:
— У тебя-то, конечно, есть право приказывать мне выкатываться. На словах ты строил из себя саму преданность. И что же, сколько лет продержался? А в итоге всё равно сбежал.
На лбу Фэн Синя вздулись вены. Се Лянь почувствовал, что их разговор развивается в неприятном русле, и потому поднял руки со словами:
— Постойте. Остановитесь.
Но разве в характере Му Цина было поддаться на уговоры о примирении? Он с холодной усмешкой произнёс:
— Все говорят тебе в оправдание, что ты не мог видеть, как бывший господин опускается на самое дно. Но к чему выдумывать эти приукрашенные предлоги? Скажи прямо, ты просто больше не хотел терять драгоценное время, следуя по пятам за покинутым всеми низвергнутым!
Фэн Синь воскликнул:
— Да что бы ты понимал, к чертям собачьим! — и набросился на оппонента с кулаками.
С громким «бум» лицо Му Цина встретило точный удар кулака. А ведь Му Цин по натуре являлся образцовым «красавчиком»[82]
, и от встречи с кулаком, который пролетел подобно ветру и ударил подобно молнии, его лицо расцвело, будто на нём раздавили помидор — тут же хлынула кровь. Однако упрямства ему было не занимать — не сказав ни слова и даже не хмыкнув, Му Цин поприветствовал обидчика таким же ударом. После вознесения каждый из них обзавёлся собственным магическим оружием, но когда гнев застилал разум, истинное удовольствие приносил лишь взаимный обмен тумаками и пинками. Боевые навыки Фэн Синя и Му Цина восемьсот лет назад находились на одном уровне, да и теперь не слишком отличались, поэтому они шумно обменивались ударами, грохочущими на весь дворец, но никак не могли определить победителя.Фэн Синь в гневе выкрикнул:
— Думаешь, никто не догадывается о твоих подлых намерениях? Только и ждёшь, чтобы он совершил что-нибудь ужасное, а потом хохочешь от радости!
Му Цин выплюнул:
— Я знаю, что ты всегда смотрел на меня свысока, это же просто уморительно, только взгляни на себя! Какое ты имеешь право меня презирать? Воин, отступивший на пятьдесят шагов, насмехается над тем, кто отступил на сто, ничего особенного!