— Советник, сегодня я спускался с горы, и знаете, что я увидел? Простых жителей столицы, которые не только не обвинили меня в происшествии во время торжества, но даже наоборот — высказали немалое одобрение. Это доказывает, что народ моего государства считает мой выбор спасти ребёнка верным. А если сделать так, как вы говорите, а именно — принять наказание за праведный поступок, будто за ошибку, — что тогда подумают люди? Это ведь всё равно что сказать им — спасение человеческой жизни, мало того, что не ценнее строительства семиярусной пагоды[116]
, но за него ещё и придётся нести наказание! В таком случае, как они будут мыслить, как станут поступать впредь?— В действительности совершенно не имеет значения, правильный ли это поступок. Сейчас ты должен выбрать из двух путей один. В жизни невозможно и накормить волков, и сохранить всех овец. Наказание понесёт либо тот ребёнок, либо ты.
— Правильный ли поступок — имеет огромное значение. Если непременно нужно сделать выбор, я выбираю третий путь.
Советник растёр точку между бровей.
— Послушай… Ваше Высочество, прости меня за прямоту, но какое тебе дело до того, что они подумают и как помыслят? Сегодня они думают одно, завтра другое. Тебе нет нужды упрямиться из-за подобных мелочей. Поверь мне, люди будут делать то, что должны делать, даже когда ты принесёшь покаяние. Никого не тронет твой поступок, и никто не воспримет тебя в качестве примера для подражания. Лучше мы осмотрительно задобрим тех, кто наверху, это намного важнее.
Спустя некоторое время молчания Се Лянь ответил:
— Советник, честно говоря, с тех самых пор, как я поступил в ученики монастыря Хуанцзи, чем больше я постигаю, тем больше размышляю, и уже давно вынашиваю одну мысль, которую до сих пор не решался озвучить.
— Какую мысль?
— Мы так рьяно почитаем и поклоняемся божествам, но верный ли это путь?
Советник на мгновения потерял дар речи, а после спросил:
— Если мы перестанем поклоняться божествам, прикажешь нам северо-западным ветром питаться[117]
? Или, может, Ваше Высочество наследный принц считает, что мириады мириадов верующих, что поклонялись богам сотни, тысячи лет, ошиблись в своей вере?Се Лянь покачал головой, подумал с минуту и ответил:
— Верующие, разумеется, не ошиблись. Но… ученик считает, что в поклонении нет нужды. — Он поднял голову, глядя на сверкающую золотом грандиозную и блестящую статую Императора Шэньу, и произнёс: — Человек, возносясь, становится божеством. Божество для человека — суть предшественник, достойный восхищения, также учитель, ведущий за собой, и путеводный светоч. Но не хозяин. Мы можем быть благодарны ему, можем восхищаться им, но вовсе не возводить в культ. Также в случае с шествием на Празднике фонарей, я считаю, что правильное отношение — это благодарность и взаимная радость, но не страх, не заискивание, не благоговейная осмотрительность, и уж точно не признание себя его рабами.
Советник стоял и спокойно слушал, а вот троим его помощникам явно стало неуютно, они то и дело озирались по сторонам.
Се Лянь продолжал:
— Произошла трагическая случайность, ничего поделать нельзя. Я готов возжечь и преподнести богам тысячу лампад, готов озарить светом долгую ночь, и даже если сам сгорю, как мотылёк, в огне, моего сердца не коснётся страх. Но я не желаю склонять голову в покаянии за свершённое благое дело. Медитировать, сидя лицом к стене? Но в чём моя вина? И в чём вина других людей? Это похоже на то, как вместо свершившего зло Ци Жуна был наказан Фэн Синь, который как раз стремился проучить злодея. Что же это за справедливость такая? Если Небеса всё видят, они ни за что не обрушат на меня свой гнев.
Советник посмотрел куда-то в сторону и спросил:
— В таком случае, Ваше Высочество, позволь спросить, что если Небеса всё-таки обрушат свой гнев? Станешь ли ты тогда просить прощения?
— Если это действительно случится, в таком случае Небеса будут неправы, а я — прав. И я выступлю против Небес, и буду стоять на своём до конца.
От таких слов выражение лица советника чуть изменилось, он усмехнулся:
— Ваше Высочество, твои речи наполнены немалой смелостью.
Трое помощников разом посмотрели на советника, однако всё же промолчали. И в этот же момент снаружи храма вдруг послышался шум тревоги — будто зазвенели множество колоколов. На этот раз четверо наставников наконец не смогли сохранить спокойствие. Они одновременно бросились во внутренние покои храма, перегоняя друг друга.
Се Лянь поспешил за ними. Они прошли через несколько строений за храмом Шэньу и оказались перед чёрным как смоль восьмиугольным зданием. Врата этого чёрного дворца были распахнуты, и из них наружу со свистом летели бесчисленные сгустки серого дыма.
Советник в ужасе закричал:
— Где Чжу Ань?! Куда он провалился?! Что здесь творится?!
К ним подбежали несколько монахов, охранявших врата, главным среди которых оказался тот самый шисюн по фамилии Чжу. Он ответствовал:
— Советник!!! Я здесь! Я и сам не понимаю, что произошло, врата были накрепко заперты и вдруг отворились!
Советник, схватившись за волосы, закричал: