Тут уж Се Лянь не выдержал и поспешил к парню. Принц перехватил его руку, достал из рукава флягу и протянул ему.
Лан Ин, который уже успел набрать в рот глоток воды из лужи, поиграл желваками и проглотил её. Он без всякого удивления взглянул на непонятно откуда взявшегося даосского монаха и не стал отказываться от угощения – взял сосуд и выдул его содержимое одним махом, не оставив ни капли. А потом сказал:
– Большое спасибо.
Ну, раз уже объявился так неожиданно, Се Лянь решил обойтись без вступления. Он опять взмахнул метёлкой, стараясь при этом выглядеть как можно более одухотворённо и убедительно, и спросил:
– Друг мой, откуда ты держишь путь и куда направляешься?
– Мы шли из Ланэрвань в провинции Юнъань, хотели попасть в столицу. Но теперь я передумал: не надо нам туда.
– Мы? – удивился Се Лянь.
Лан Ин кивнул:
– Да, я и мой сын.
Се Лянь всё меньше понимал, что происходит, но в сердце его поселилось какое-то дурное предчувствие. Молодой человек снял с плеча дорожный мешок, развязал его и показал:
– Вот, мой сын.
В заплечном мешке лежал труп ребёнка!
Мальчонка был совсем крохотный, на вид не старше двух-трёх лет; кожа на лице у него пожелтела, щёки впали, головку облепили редкие светлые волосы, местами виднелись следы потницы. Лицо исказилось в какой-то странной гримасе: он словно хотел, но не мог заплакать и жутко от этого страдал. Глаза его были закрыты, а рот ещё открыт, однако сказать малыш больше ничего не мог.
Зрачки Се Ляня сузились от ужаса, сердце застыло в груди, и он утратил дар речи. Теперь-то ясно, что не так с этим парнем. Тот вёл себя странно: говорил и действовал, не задумываясь о последствиях, шёл напролом, будто всё ему нипочём. Ну конечно, чего бояться после такого?
Показав сына, Лан Ин аккуратно закутал тельце обратно в мешок и подвернул края. Се Лянь следил за этими сосредоточенными движениями, и душу его рвала на части тоска. Впервые принц видел труп столь маленького ребёнка. Заикаясь, он выдавил из себя:
– От чего… от чего умер твой сын?
Лан Ин повесил мешок на плечо и отстранённо ответил:
– Да я и сам не знаю. От жажды, от голода, от болезни… Думаю, от всего сразу. – Он почесал в затылке и добавил: – Когда мы только покинули Юнъань, он ещё иногда покашливал в мешке, всё звал меня сзади: папка, папка… Постепенно затих – только хрипел. А дальше и хрипеть перестал; я подумал, уснул наконец. Но когда нашёл еду и стал его будить, чтобы покормить, он уже не проснулся.
Этот ребёнок умер, пока они скитались.
Лан Ин покачал головой.
– Я о детях не умею заботиться. Узнала б моя жена, что сын умер, она бы меня так бранила – на чём свет стоит! – Помолчав, он добавил: – Как бы мне хотелось, чтобы она ещё хоть разок на меня накричала…
В его голосе не было и тени чувств, словно в засохшем дереве или затянутом тиной пруду, где не осталось жизни, не пробежит больше рябь по воде. Горло Се Ляня сжалось, и он прошептал:
– Ты… ты… это, похорони его.
– Да, хочу найти хорошее место, – кивнул мужчина. – Вот здесь неплохо: дерево закрывает от солнца, вода тоже есть. Похороню и пойду назад. Спасибо тебе за помощь.
Он закашлялся, нагнулся и продолжил рыть руками яму. Се Лянь забормотал:
– Нет. Не надо меня благодарить… Не надо.
Подоспели Фэн Синь с Му Цином. Странная им предстала картина: чужестранец копал, а Се Лянь стоял рядом в растерянности. Принцу сейчас не хотелось ничего объяснять. Он ещё несколько раз пробормотал слова сожаления, а потом сообразил, что просто дать напиться путнику, что держит путь в Юнъань, недостаточно. Се Лянь запустил руку в рукав, нашарил там что-то и протянул парню со словами:
– Вот, возьми это.
Лан Ин принял из его рук вещицу и внимательно рассмотрел. Это была тёмно-красная бусина величиной не больше ногтя, блестящая и переливающаяся; от одного взгляда на неё сердце замирало. Даже не зная, что это за камень, можно было догадаться: стоит он целое состояние.
То была серьга из красного коралла, оставшаяся у Се Ляня после праздника поклонения Небесам три года тому назад. Вид её пробудил в Му Цине не самые приятные воспоминания, и тот поморщился. Лан Ин не стал отказываться – он давно забыл про эти церемонии, – просто сжал в кулаке бусину и кивнул:
– Большое спасибо.
Аккуратно убрав подарок за пояс, он снял со спины мешок, бережно положил его в яму и шепнул:
– Не волнуйся, папа скоро вернётся тебя навестить.
Затем торжественно сгрёб землю и засыпал ею ткань. Се Лянь схватился за голову и закрыл глаза. Дождавшись, когда путник широкими шагами направится прочь, Фэн Синь с подозрением спросил:
– Ваше высочество, что это он там закопал? Он сказал «папа»?! Там человек, что ли?!
Му Цина больше волновало другое:
– Ваше высочество, я во всём разобрался. Юнъань всегда был бедной провинцией, и, когда храмы пришли в упадок, ввели правило, которому подчинились все местные: в святилище может войти лишь тот, кто делает пожертвование. Вот и получается, что молельни посещают одни богатые, а беднякам, которые терпят нужду, не дозволено даже ступить внутрь и поклониться богам…
Се Лянь вместо ответа только мрачно велел: