Благословение Пана

Изо дня в день он жил жизнью деревни, о чем все знали; и не только когда люди умирали и венчались, но и когда крикетная команда неожиданно выигрывала важный матч или проигрывала с разгромным счетом. После этого обычно, так сказать, выкуривали трубку мира, и обязательно в присутствии викария. Если матч заканчивался победой, то никто лучше викария не мог произнести речь. Сначала он упоминал каждого члена команды в отдельности и не забывал похвалить за проявленный героизм или за твердость в трудную минуту, например за новый способ, каким был забит мяч, полученный от “их” лучшего подающего, и так расписывал это, как возможно только, когда рана еще свежая и болит, ну скажем, это был первый мяч в игре; и так же трогательно он утешал и подбадривал, когда хвалить было не за что. Но уж если хвалил, то так, пока игроки все до одного не расплывались в счастливой улыбке. И это было лучше всякого пива. Похвалив каждого в отдельности, он переходил к самому событию. И вот тут-то, если речь шла о победе, то ничего не преувеличивая, тем более не позволяя себе солгать, он все же внушал своим слушателям, что они достигли того, к чему стремились многие годы, отчего их охватывала гордость за их славный Волдинг. Если же случалось поражение, то викарий направлял мысли своих односельчан в будущее, в тот прекрасный день, когда они, потрудившись на тренировках и поработав с мячом, завоюют заслуженную победу и опять воссияет слава Волдинга. И если подумать, хотя лучше не думать, но все же если подумать, как близко жизненные тропинки подходят временами к краю пустыни, которую видел Соломон, где всё одна лишь суета, тогда еще мудрее кажутся незамысловатые мечты человека, который говорил простодушным людям о будущем триумфе Волдинга. Даже в то время отъезд викария мог бы показаться бегством, а теперь, когда над Волдингом нависла беда, да еще такая, какой прежде не бывало, священнику как никогда не хотелось покидать свой приход. Однако и послание епископа, и послание епископского капеллана не оставляли ему выбора. Викарий даже пожалел о том, что написал епископу, ему показалось, что он преувеличил трудности, возникшие в приходе, все трудности, кроме одной, из-за которой ему как раз и хотелось остаться, чтобы одолеть ее. Прежде тоже случалось всякое разное, однако ничего такого, с чем он не мог бы справиться, обращаясь или не обращаясь за помощью к епископу, пока не началось это. Как же он справится, если уедет?

Миссис Анрел понимала мучения своего мужа. Но она знала, что у него и в мыслях нет ослушаться епископа. Поэтому не стоило тянуть со сборами. И она вернула викария из мира грез, задав вопрос о том, на каком поезде они поедут.

– Мы едем в три двадцать?

Викария словно окатили холодной водой. Однако это помогло ему окончательно осознать, что он в самом деле должен ненадолго покинуть Волдинг, после чего решение далось ему легко, и они с миссис Анрел выбрали поезд, отходящий по расписанию в три двадцать на другой день.

Оставалось лишь написать епископу и собрать вещи.

– Я расскажу ему о Томми Даффине.

– Нет, – возразила миссис Анрел. – Он пока не хочет ничего знать. Напишешь ему сразу после возвращения.

Волнуясь из-за предстоящего отъезда и сборов, викарий кивнул, хотя не понял, почему она так сказала. Те, кто путешествовал по Африке, вдали от дорог, троп и тропинок, и знает, что стоит забыть какую-нибудь мелочь и придется жить без нее несколько недель, а то месяцев, те легко поймут волнение, охватившее Элдерика Анрела, едва начались сборы. Для него Брайтон был дальше, чем Африка для некоторых из нас, да и путешествие казалось более тяжелым, так что параллель напрашивается сама собой.

Викарий коротко написал епископу, еще короче – капеллану и вскоре был целиком захвачен страхами и волнениями, неотделимыми от затраченных на сборы физических усилий и усугубленными воображением, которое летело вперед, дабы предвидеть все, что может понадобиться на отдыхе, и удерживать его в банальном настоящем было не менее утомительно, чем трудиться руками.

Глава пятая ГОЛОС ВЕТРА