Благословение святого Патрика

Скинув туфли и бросив сумку на тумбочку, прошла на кухню, принялась открывать двери шкафов, с надеждой заглядывая вовнутрь. Нет, какая же она раззява все-таки! Надо было сказать Кате, что денег нет… Чтобы приходила двадцатого, и точка! Вот никогда она не умеет вовремя собраться, отразить чужой напор!

В хлебнице нашлось полбулки бородинского, черствого на срезе. В нижнем ящике шкафа – головка чеснока. В холодильнике – подсолнечное масло. Значит, на ужин у нас будет хлеб, жаренный с чесноком… А что, такое блюдо даже в какой-то национальной кухне есть, она где-то читала…

Скатившаяся по щеке слеза капнула на хлеб, и она всхлипнула сердито, прикусив губу. Сама виновата, чего теперь плакать-то. Одно тебе название, то самое, которым покойная Ангелина Макаровна обозвала! Давай уж, проплачься до восьми, пока Саши нет. Ему сейчас только твоих слез не хватало… Или Антона Палыча почитай, успокойся. Ты же всегда им успокаиваешься, когда плохо…

Ближе к восьми вошла на кухню, отправила томик Антона Палыча на подоконник, решительно завязала тесемки фартука за спиной. Включила газ, щедро плеснула на сковородку подсолнечного масла. Так, теперь надо хлеб красиво нарезать, солью посыпать, корочки чесноком натереть… А ничего запах в обжарке получается, сытный! О, а вот и ключ в дверях повернулся, Саша пришел…

– Чем у нас так вкусно пахнет, Лизонька? Даже в подъезде слышно!

– Я хлеб с чесноком жарю, Саш! – ответила бодренько, даже слишком бодренько для такой новости. Выглянула из кухни в прихожую, пояснила зачем-то: – Натираешь корочку черного хлеба чесноком, и в кипящее масло… Очень вкусно должно получиться… Мой руки, ужинать будем!

– Иду, Лизонька…

Через минуту он вошел на кухню, устало опустился на стул, сложил перед собой руки ладонями вниз. Ловко выкладывая черные гренки на тарелку, она доложила весело, как о чем-то смешном, не стоящем особой темы разговора:

– Сейчас Катя приходила, Риткина племянница, пришлось ей все деньги в счет квартирного платежа отдать… Представляешь, у меня ни копейки не осталось! Вот и пришлось придумывать это шикарное блюдо – жареный хлеб с чесноком! Представляешь?

Она обернулась от плиты, надеясь на ответную улыбку, и вдруг замерла в испуге – слишком лицо у него было непонятное. Будто опрокинутое грустным недоумением.

– Саш, что?.. Случилось что-нибудь, да?

– Нет… Ничего не случилось, по крайней мере, из ряда вон выходящего.

– А… как твоя халтурка, удалась?

Он вздохнул, дрогнул уголками губ, пытаясь улыбнуться. Поднял на нее глаза, проговорил с немного нарочитой веселостью:

– Такая сейчас со мной странная история произошла, Лизонька… Расскажу, не поверишь. Нет, поначалу все, конечно, очень удачно складывалось… Договорился я с одним торговцем на разгрузку машины, ящики с овощами таскать…

– Ящики? С овощами?

– Ну да… А что тут особенного? Халтура как халтура. Он обещал сразу заплатить, и о цене мы договорились. Я свою работу закончил, он позвал меня к себе в подсобку за расчетом. И тут, Лизонька, такой странный диалог меж нами произошел… До сих пор не могу опомниться.

Он замолчал, поднял брови вверх, будто прислушиваясь к своим ощущениям, усмехнулся. Сев напротив, она оплела пальцами его ладони, произнесла тихо:

– Расскажи, Саш…

Он принялся рассказывать, так и не убрав с лица грустно удивленной усмешки – да, мол, странный был диалог…

– …А ты кто, мужик, по профессии? Вроде на шаромыжника, который случайным заработком пробавляется, не похож…

– Нет, я не шаромыжник. Я учитель.

– Ух ты… И по какому же предмету?

– Русский язык и литература.

– Хм… Странное для мужика занятие, бабское какое-то. Вот у меня в школе была училка… На всю жизнь ее, заразу, запомнил. Вся такая гордая расфуфыра, как глянет, сразу полным дерьмом себя чувствуешь. Глаза к потолку закатит – ах Пушкин, ах Лермонтов! Каждый культурный человек обязан понимать! Это к тому вроде, что все вы здесь говна собачьи, сплошное бескультурье. Меня эта училка особо ненавидела, даже в сторону мою смотреть не могла. Я ж культурной рожей не вышел… Мне что Пушкин, что Лермонтов, один хрен. Еще она любила меня этим называть… Как его… Ну, вроде пролетария… Слово такое, на букву «г»…

– Гегемон, что ли?

– Во-во, гегемон. Вроде мне только и предназначено – всю жизнь лаптем щи хлебать. А оно вон, видишь, как все вышло… Дело свое у меня, торговлей занимаюсь, в люди вышел. Чегой-то ни Пушкин, ни Лермонтов мне в этом не помог… Зато учитель литературы в моем магазине ящики таскает, всю задницу надорвал. Как оно тебе, а, мужик? Не подустал, нет? Выходит, это ты гегемон, а не я?

– Да, все это очень интересно, конечно, но мне бы хотелось расчет получить…

– Ах, расчет… Значит, и поговорить со мной не желаешь, да? Не стою я таких разговоров, мордой не вышел? А если не дам я тебе расчета, мужик? Вот возьму и не дам? Как это, по-твоему, будет?

– По-моему, это будет несправедливо. По меньшей мере, нечестно.