Благословенный

— Пустяки, Ваше Высочество, — морщась, ответил он, потирая ладонь с багровыми полукруглым отпечатком зубов цесаревича Российской Империи. — В сравнении с тем, что приходится претерпевать дворянину на поле брани, это, право, пустяки! Но меня беспокоит, что из-за поездки в Москву в вашем обучении снова наступит перерыв!

За всю эту некрасивую ситуацию мне было крайне неловко — по-моему, это называется «испанский стыд».

— Давайте вы дадите нам задание, — ни найдя ничего лучшего, предложил я, — почитаем всё сами, всё равно же в карете делать будет нечего!

— На ваш счёт я не сомневаюсь, Ваше Высочество, а вот принц Константин…

— Он еще совсем мал, (и очень плохо воспитан, добавил я про себя), от него трудно требовать разумного поведения… Но, честно говоря, мне кажется, что господин Сакен не справляется со своими обязанностями.

— Вы совершенно правы, Ваше Высочество, — уныло подтвердил Де Ла-Гарп. — Знаете, во времена рыцарства при английском дворе существовала особая должность. Занимал её всегда дворянин, и обязанность его состояла в том, чтобы пороть наследника престола в случаях, когда он того заслуживал.

— Гм. А что, простой воспитатель или другой придворный не мог выпороть сына короля? Это, вроде был, несложно — удивился я такому бюрократическому подходу у всегда прагматичных англосаксов.

— Видите ли, Ваше Высочество, в чем тут штука: порка — это опасное дело, когда речь идёт о будущем короле. Придворный, взявшийся за такое, всегда будет опасаться, что его Высочество, став Его Величеством, захочет отомстить за боль и унижение, причинённые ему в юности, и потому всегда испытывает соблазн увильнуть от своих обязанностей или исполнить их недолжным образом. Из-за этого на сию неблагодарную роль назначали обыкновенно дворянина небогатого, но честного и прямого, с доброю репутацией и безо всяких связей и привязанностей при дворе. Причём, в отправлении его должности было одно правило: как только будущий король становился совершеннолетним, дворянин этот немедленно удалялся в изгнание, получив щедрое вознаграждение за службу и компенсацию всех хлопот, вызванных этою ссылкой.

Поразмыслив, я решил, что идея эта почти гениальна. И вспомнил ее Ла Гарп совершенно вовремя.

— Да, мосье Фредерик, вы полностью правы. Страшно не хватает Костику доброй порки. Страшно! Чувствую, погубит его бабушкино воспитание… Пороть его надо.

* * *

Итак, согласно воле императрицы, выраженной в привезенном Петей Салтыковым письме, мы с Костей должны были быть привезены к ней навстречу в село Коломенское под Москвой. Екатерина вскоре сама она должна прибыть туда после долгой поездки в Тавриду.

Мы переезжали вместе с воспитателями, камергерами, в сопровождении и под надзором Андрея Афанасьевича. Сборы заняли у нас несколько дней. Николай Иванович заранее послал в Екатерининский дворец в Коломенском фельдъегеря с уведомлением подготовить наши комнаты, и, лишь после этого мы тронулись в путь.

Перед отъездом я решил тактично напомнить Самборскому наш разговор.

— Отец Андрей, мне ту ночь снова было видение. Ангел сказал, что надобно императрицу убедить, что предсказания мои — верные! Оттого многих бед избегнуть можно, Отечество наше укрепить и прославить!

— Дитя, если предсказания верны, то они скажут всё сами за себя. Буде же не так, и сиё вскоре прояснится. Ведь тебе сказано было, что война с турками начнётся вот-вот?

— Да, и нападут именно они! И шведы затем! Мне кажется, это очень-очень важно!

— Ну вот, надобно подождать, как исполнится по сему, и дальше вера вам, Александр Павлович, будет безграничная. Я же со своей стороны лишь поддержку буду высказывать, со всем возможным тщанием и тактом!

— Да, но говорить ли государыне?

— Думаю, не стоит, — рассудительно заметил Самборский. — Давай с тобою подождём и посмотрим, случится ли так, как тебе во сне сказано; и если всё так и произойдет, я засвидетельствую государыне сей случай!

Понятно. В общем, не верит он в мои «предсказания», и хочет все спустить «на тормозах».

— Но, отец Андрей, ведь это очень важные сведения для государыни, для наших войск, для флота! Мне думается, непременно надо это сообщить!

Ещё не успел я договорить, как понял, как неприятна Самборскому эта идея; с досады Андрей Афанасьевич даже губу закусил.

— Ваше Высочество, это очень важный и сложный предмет, сношений с иностранными державами касаемый! Не следует легкомысленно о сём рассуждать, от сего крайне дурные следствия проистечь могут!

— Но, Андрей Афанасьевич! Полагаю, от умолчания тоже ничего хорошего не воспоследствует!

— А если вы ошибётесь? Ведь вы тем себе сильно повредите, Ваше высочество!

— Я готов к такой вероятности!

— Воля ваша, но я вас, как духовный наставник, умоляю: воздержитесь! Обдумайте все ещё раз! При дворе так легко ошибиться, и так трудно исправить ошибку!

Я, конечно, обещал «подумать». На этом, недосказанном моменте, мы и расстались.