Благословенный

Екатерина очень внимательно посмотрела мне в глаза, и от взгляда её светло — серых глаз мне стало вдруг не по себе. На какое-то мгновение мне показалось, что сейчас она догадается, что яне нё внук, а совсем другое, чуждое её существо.

— Ты сильно изменился, господин Александр — наконец после долгой паузы произнесла она. — Стал взрослее и…отстранённее.

— Со мною кое-что случилось, ma grand-mere. Нечто странное, да так, что и не знаю, как и рассказать-то!

— И что же? Расскажи мне?

— Давай позже, ты устала с дороги, теперь отдохни, а там и поговорим!

Императрицу тут же отвлекли другие встречающие — московский наместник Еропкин, граф Шувалов, да и наш учитель, Самборский. Я продолжал таращиться на неё, всё никак ещё не веря в такое несовпадение школьных изображений с реальностью. При общении с придворными лицо её, глубоко нерусское по типу, неизменно сохраняло натренированное выражение благосклонности, и, кажется, лишь нам с Костей она улыбалась по-настоящему. А я всё глядел и пытался предугадать, как мне вести себя с нею в предстоящей беседе.

* * *

Очень страшно было затевать этот разговор. Но, если я хочу значить что-то уже сейчас, а не через двадцать лет, то надо мне чего-то предпринимать! Самборский меня прикроет, с ним все обговорено, но… всё равно, страшно! Хоть и называют это время Галантным Веком, в случае чего никто миндальничать не станет! Тот человек на площади, которого мы видели зимою во время торговой казни, наверняка мог бы подтвердить!

Но говорить надо, причём нельзя это дело затягивать. Не сегодня-завтра государыня начнёт вызывать моих воспитателей — и Протасова, и Самборского, — и расспрашивать их про моё поведение за время её отсутствия. И они явно много чего порасскажут — как резко я изменился, как не желаю больше общаться с родителями, как почти перестал играть с сёстрами и с Костей; что я вдруг резко позабыл французский и немецкий язык, которые понимал еще в четырехлетнем возрасте, и еще кучу всего, что я сам за собою не замечаю, но зато прекрасно всем видно со стороны. Нет, лучше уж, пусть узнает от меня, чем от других людей, в сопровождении неизвестно ещё каких комментариев.

И, выбрав время, когда государыня отдыхала после обеда, я, с позволения Протасова, отправился к ней.

Императрица оказалась в беседке; она пила кофе в компании двух немолодых дам.

Взойдя по гулким деревянным ступеням в открытый летний павильон, напоённый запахами я, не очень-то представляя, как себя вести, первым делом неловко поклонился.

— О, молодой человек, к нам пожаловал! Проходи, миленький, ближе! — отческим тоном приветствовала меня дама, бывшая, пожалуй, самой пожилой из всех; на её открытом лице с добрыми глазами читалось искренняя привязанность к тому мальчику, чьё тело я занял несколько месяцев назад. — Да что ты встал, проходи же к нам!

— Дичится он, — заметила другая дама, с длинным носом и вытянутым лицом. — Отвык, видать, от дамского общества, пока мы по Тавридам разъезжали!

И у той, и у другой дамы я заметил на груди одинаковое украшение — бриллиантовый вензель в форме буквы «Е», со стилизованной короной сверху.

— Подойди, Сашенька, поздоровайся с Марьей Саввишной и Анной Степановной — покосившись на товарок, с улыбкой произнесла Екатерина. — Чаю будешь? У нас варенье земляничное, твоё любимое!

— Благодарю покорно, — ответил я, сам пытаясь при этом улыбнуться. — Мне бы с ва…тобою поговорить, ma grand-mere, но только тет-а тет!

— Ой, ну ты подумай! — добродушно восхитилась та, которую звали Марья Саввишна. — У него нынче секреты появились! Неужто сердечные? Совсем вырос уже, жених стал!

— Ну, Марья Саввишна, раз молодой человек настроен секретничать, так нечего и мешаться тут нам, кошёлкам старым — откликнулась Анна Степановна. — Пойдем лучше, кости разомнём, а то я от этой дороги по сю пору больная!

— Да пойдём, пойдём, я же супротив не говорю! — ответила та, — нам идти? — уточнила она, глядя на императрицу. Екатерина кивнула, и дамы, поднявшись, выполнили церемонные реверансы и, накинув шали, отправились прогуляться по замечательному коломенскому саду, ещё не утратившему цвет своих ветвей.

Мы остались с Екатериной одни, если не считать пары лакеев и «кофешенка», стоявшего чуть в отдалении с готовым кофейником и сервировочным столиком. Но, слуг тут в расчёт не принимают.

— Так что же тебя беспокоит, дитя? — участливо спросила Екатерина.

Ну, была, не была!

Глава 9

Делаю глубокий вдох… ну. поехали!

— Меня, с болезни моей, начали вдруг посещать престранного рода видения. Бывает, вдруг во снах я как будто начинаю видеть будущее! Я говорил на сей предмет с Андреем Афанасьевичем, и он считает, что это проявление Божией ко мне благодати!

Выслушав всё это, Екатерина смотрела мне в глаза с нарастающею тревогою. Похоже, что услышанное ей очень не понравилось, и, признаться, я её очень хорошо понимал. Ни одному нормальному человеку слово «видения» ни о чём хорошем не говорит. Эх, надо было как-то по другому…

— Как ты говоришь, Саша? Видения?

Серые глаза императрицы буквально впились в мое лицо.

— И что же ты видел? Расскажи, дитя моё!