Благословенный

Между тем жизнь в Царском Селе текла своим чередом. Нас с Костей поднимали строго в 6 утра; камердинер заботился о том, чтобы мы обязательно обтерли тела и окатились из лоханей холодной водою. После завтрака мы с Курносовым учились у де Ла-Гарпа французскому, математике и истории. Иногда перед занятием у нас была прогулка по свежим, напоённым летними ароматами аллеям Царскосельского парка. В некоторые дни Самборский водил нас в церковь, благо, была она, как и в Зимнем, встроена прямо во дворец.

После обеда мы прогуливались с бабушкой или играли сами. Поразительно, какое множество разнообразных игр придумало человечество задолго до эпохи гаджетов! В безветренную погоду играли в волан; при сильном ветре игру переносили в залу. Известен и теннис, его играют в специальных узких «залах для игры в мяч», и зовётся он тут на старый манер: «же-де-пом». Конечно же, все играли в биллиард, развлекались картами, причём карточных игр тут невероятное множество; молодежь любила играть в бабки, лапту и городки; особые интеллектуалы могли позволить себе шахматы или шашки; иногда мы все вместе — бабушка, статс-дама Анна Степановна, Протасова, камер-фрейлина Марья Саввишна Перекусихина, дежурные фрейлины, и мы с Костей, играли в лото или домино.

Фрейлин у бабушки было всего две дюжины, или около того. Их всегда было можно узнать по «шифру» — специальному бриллиантовому украшению на платье в виде вензеля императрицы. Часть фрейлин носили приставку «камер», то есть самые приближенные к императрице; они жили прямо во дворце и, в отличие от просто «фрейлин», прислуживали и помогали ей в жилых покоях.

Бабушку мы обычно видели после обеда. С утра и до обеда императрица работала в своём кабинете; затем нас приводили к ней, и мы гуляли или играли. В четвёртом часу дня она отправлялась готовиться к вечеру — почти каждый день был или бал, или куртаг (приём), или маскарад, или балет, или театр.

В общем, жили мы, вроде бы, весело, но в моей душе постоянно нарастала тревога. Когда эти чёртовы турки уже объявят войну? А что, если этого не произойдёт? А мне уже не терпелось заняться делом — не иностранными языками, от которых у меня уже болела голова, и не детскими играми с Курносовым, успевшим мне уже страшно надоесть, а чем-то значимым, важным. Тем, что поможет, изменит, позволит…

В этот раз мы прогуливались по огромному Царскосельскому парку. День был довольно жаркий, хотя свежий ветер с Балтики разгонял августовскую духоту. Выйдя их дворца, мы, не торопясь, гуляли центральной аллеей, приближались к цепи прудов и каналов, окаймляющих роскошный Царскосельский парк. Я не мог не залюбоваться на творение местных садовников — кроны деревьев, с исключительным искусством сформированных то в правильный шар, то в конус, то в пирамиду, а иной раз и вообще в нечто невообразимое.

Рядом с нами, хоть и на некотором почтительном отдалении, следовал гофмаршал, отвечавший за состояние дворца и сада. Подзывая его, Екатерина то выражала ему удовольствие, то делала замечания о состоянии сада, дорожек и аллей. Тот выслушивал её со смиренно склонённою головою. Не без удивления я узнал от них, что часть садов тут разбивал отец Андрей, наш с Курносовым учитель и духовник! Насмотревшийся в Англии на разные образцы лондонских парков, он благоволением императрицы применил свои знания в Царском Селе. Г-н Фицгерберт, осмотрев его творчество, подтвердил, что это и вправду напоминает ему модный английский парк.

Ещё одним сопровождающим был князь Барятинский Федор Сергеевич, заведовавший всем императорским дворцовым хозяйством, и английский посланник, сэр Фицгерберт.

Оба эти субъекта были весьма примечательны. Князь Барятинский был известен, ни много ни мало, цареубийством — именно он в своё время сделал вдовою императрицу Екатерину Великую. Интересно, о чем думал Павел, постоянно видя его вникающим во все подробности дворцовой жизни, в том числе и его семьи тоже… Впрочем, глядя на этого добродушного толстого господина, мне невольно в голову приходила мысль, что братцы Орловы, вернее всего, сделали его «козлом отпущения», а на самом деле история там была совсем иная.

Неторопливо идя по аллеям, Екатерина беседовала о чем-то с английским посланником. Сэр Уильям Фицгерберт, — тот самый длинноносый, немного лопоухий господин, где-то между тридцатью и сорока годами, с умными, проницательными глазами, которому я так невежливо отвечал в карете во время возвращения в Петербург. Этот англичанин, между прочим, считался истинным мастером дипломатической интриги — французский посланник Сегюр, говорят, боялся его, как огня. К тому же на собственном острове он имел прочнейшие тылы: его свойственница, Мэри Фицгерберт, была любовницей принца Уэльского.

— Ну, друзья мои, как вам нравится в Царском Селе? — улыбаясь, спросила императрица.

— Очень нравится, бабушка! — весело откликнулся Костик, радостным мопсом бегая вокруг нас.

— Курносый, давай сейчас! Про Зимний! — шепнул я, поймав неутомимого мопса за шкирку за бабушкиной спиною, и сладким голосом произнёс: