Благословенный Камень

Два столетия назад врачи выяснили, что чуму разносят мухи, и поэтому, чтобы избежать распространения болезни, был издан закон, согласно которому все напитки нужно было держать в закрытой посуде. Проблема заключалась в том, что необходимость снимать крышку портила все удовольствие, потому что приходилось держать кружку обеими руками. Нужно было что-то придумать, чтобы по-прежнему можно было держать кружку одной рукой, — так появились крышки, прикрепленные на шарнирах, так что люди держали кружку одной рукой и при этом не нарушали закон.

Пока Катарина помогала двум кузинам Рот щипать тяжеленный ворох соломы для упаковки кружек, Ганс подошел к ней сзади, обнял за талию и прошептал что-то на ухо. Катарина захихикала и выскользнула из его объятий, притворяясь, что ей по нраву эти игры. Но втайне она надеялась, что, когда они поженятся, он будет прикасаться к ней как можно реже.

Только она собралась сказать, что ей уже пора и что ее ждет мать, как они услышали крик. Кто-то отчаянно звал Катарину по имени.

Она вышла и увидела, что через площадь бежит Манфред, сын пивовара, и размахивает руками, как ветряная мельница.

— Катарина! — орал он. — Быстро собирайся! Там беда! Твоя мать…

Катарина бросилась бежать. Манфред бежал рядом. Он сильно запыхался.

— Она стояла как раз позади фургона с пивом, когда лошадь вдруг понесла! С повозки скатился бочонок. Прямо на твою мать. Там с ней арабский врач.

Катарина про себя возблагодарила Господа за это. Этот старый врач — самый надежный человек в мире.

Доктор Махмуд бежал из Испании двадцать восемь лет назад, когда королева Изабелла выслала оттуда всех мавров. Он как раз был на севере — закупал снадобья — когда до него дошли слухи, что всю его семью вырезали и ему опасно возвращаться в Гранаду. Он странствовал по Европе целый год, пока не нашел это райское местечко, Бадендорф, где Изабелла Бауэр, которая знала, каково это — быть чужим в чужом городе — проявила к нему доброту и многое сделала для того, чтобы горожане приняли его.

И сейчас доктор Махмуд был первым человеком, которого увидела Катарина, войдя в открытую дверь своей комнаты над пивоварней — его старческую фигуру, завернутую в покрывало, с тюрбаном на белой голове. Монах нищенствующего ордена Пасториус, молодой религиозный брат, косолапый и тщедушный, стоял в углу и молился. Увидев мать, лежащую в кровати без сознания, с окровавленной повязкой на лбу, Катарина бросилась к кровати и упала на колени.

Изабелла Бауэр считалась лучшей швеей Бадендорфа и окрестных деревень, ей было тридцать восемь лет, и, хотя ее жизнь была полна трудностей и лишений, она хорошо сохранилась. Теперь же, лежа с закрытыми глазами в смертельной коме, она выглядела еще моложе, морщины — печать лет и забот — разгладились, цвет лица был бледный и ровный.

— Мама! — произнесла Катарина, взяв холодную влажную руку матери. — Мама! — повторила она громче. Катарина взглянула на доктора Махмуда — лицо его было печальным.

Девушка почувствовала, что у нее вот-вот остановится сердце. Мать была всей ее семьей. Катарина почти ничего не знала о своем отце. Она была совсем малышкой, когда он умер от смертельной лихорадки, поразившей их деревню, расположенную где-то на севере. От него не осталось даже могилы, которую она могла бы навестить. Мертвых сжигали, чтобы болезнь не распространялась дальше. Они с матерью бежали на юг, в поселение в Бадендорфе, и, когда Катарина подросла, взгляд ее зеленых глаз все чаще обращался на север — к тому миру, которого она не помнила, и представляла себе деревню и красивого мужчину с доброй улыбкой — своего отца.

Катарина с матерью не принадлежали к процветающему торговому классу — их жизнь была непрестанной борьбой, и они нередко нуждались. Изабелле частенько приходилось буквально умолять своих заказчиков заплатить ей за работу, хотя они не считали себя бедняками. Они жили в маленькой комнатке на самом верху пивоварни — единственное жилье, которое когда-либо было у Катарины — и обходились зашитыми платьями и залатанными ботинками, а порой голодали и замерзали зимой, но считали, что им повезло, потому что они не были выходцами из крестьян, которых нещадно эксплуатирует знать. Изабелла часто говорила своей дочери, что, может быть, у них нет денег, зато есть достоинство.