Благословенный

А то, что она скучала, что ей его не хватает, она не пыталась скрыть, как скрывала свои чувства к Джеку. Смотря в ее горящие глаза, за радостью которых читалась боль и тоска, слыша, с какой нежностью и любовью она говорит о Рэе и сколько при этом печали таилось в ее голосе, как появлялись в нем нотки болезненной ревности, когда она пыталась выведать о женщинах в его жизни, Касевес задавался вопросом, не влюблена ли она все-таки в него или это всего лишь последствия их бывших интимных отношений и восприятие его уже, как отца своих детей, которого она инстинктивно не хотела отпускать и делить с другими, хотя, скорее всего, сама в этом отчета себе не отдавала. Наблюдая за ней, Касевес думал о том, как разнятся ее отношения к этим двум мужчинам, Джеку и Рэю. Как не хочет говорить об одном, и как стремится поговорить о другом. Как мрачнеет, слыша имя Джек, и как светлеет при имени Рэй. Как старается исключить из своей жизни одного, и как отчаянно не хочет отпускать другого, как хотят забыть о болезни, избавиться от нее и ищут утешение. Джек болезнь, Рэй почему-то стал отдушиной, утешением, хоть и отравленным горечью из-за того, что его больше нет с нею рядом. И некому было ее поддержать и развеселить, заставить забыть о своей печали, отвлечь от отчаяния и страха. Плутовские хитрые глаза больше не плавили ее сердце, обезоруживая и покоряя, не ослепляла озорная мальчишеская улыбка, способная поднять самое упадническое настроение своей заразительной веселостью и жизнерадостностью. Она знала, что ей всего этого будет не доставать, но даже не думала, что настолько. Может быть, это из-за одиночества, может, она привыкла к нему настолько, что не могла отвыкнуть и смириться с его отсутствием. А может быть, нуждалась в его живости, энергии, легкости и непринужденности, которых не доставало ей самой, и которые она черпала у него, когда он был рядом. Она не знала, почему, но он был ей нужен, и ее страдания от этого только усугублялись. Так как всякие мысли о Джеке она гнала от себя прочь, то по ночам, лежа в одиночестве в постели, она вспоминала о Рэе. Думать о нем она себе разрешала, потому что мысли о нем причиняли ей не такую страшную боль и не разрушали ее истрепанную душу, как мысли о Джеке. С трепетом и дрожью вспоминала она горячие бессонные и утомительные ночи в его райском гнездышке, и мучилась от ревности и досады, думая, что пока она здесь лежит одна и вздыхает, какая-нибудь красотка наслаждается искусной любовью и ненасытной страстью этого мужчины. Когда подобные мысли о Джеке подбирались к ней, ей хотелось повеситься, только бы избавиться от них, потому что они раздирали все у нее внутри. Ревность эта была оглушительной, всепоглощающей, безумной, злобной и яростной, и лишь подогревала ее ненависть к нему. Она ненавидела его за все. Даже за то, что когда-то соблазнил и заставил потерять голову, за то, что держит ее сердце в своей когтистой звериной лапе смертельной хваткой и не отпускает, выжимая из него силы и саму жизнь. Она жила в аду, а Джек был ее сатаной, истязающим ее, и даже убежав, она не могла от него вырваться и освободиться. Но она смирилась с этим. Смирилась с этой губительной и непреодолимой болезнью, коей была ее странная любовь к нему. Это была одержимость, мания, помутнение, безумие, которое накрыло ее однажды и никогда не отпустит. Своими серыми пронзительными глазами, которые всегда имели над ней такую странную власть, он взял ее душу. Дьявол. Ненавидеть и любить, как привороженная. «Ты будешь любить меня всегда» — сказал он с такой уверенностью, словно его слова были заклятием и постоянно звучали в ее ушах, в голове. И самое плохое было то, что он был прав. Прав, как всегда. Он говорил, что не отпустит ее, никогда, и он держал слово. Он не отпускал. Но ему все равно придется, скоро. Она покинет этот мир и оставит здесь свою болезнь, свою любовь, и отправится к Мэтту свободной, избавившись от этих уз, которые так прочно опутывают ее при жизни, от него, своего любимого демона, поработившего ее, чертенка, как называла его Куртни. Умирать было страшно, но она пыталась унять страх, убеждая себя, что смерть — это избавление от всех ее мук.

Касевес задержался еще на неделю, поймав за день до планируемого отъезда умоляющий взгляд Кэрол.

Она специально взяла отпуск, чтобы не отставлять его одного, и они целые дни проводили вместе, гуляли с детьми или, оставив их на попечение няни, только вдвоем. Уильям чувствовал себя хорошо, и выглядел так же. На вопросы Кэрол отвечал, что сердце его почти не беспокоит, и в принципе он говорил правду. Задержав свой отъезд, он позвонил Рэю, чтобы предупредить. Разговаривал он при Кэрол и Патрике, и, поймав ее лихорадочно блестевший взгляд, заметив, что она как будто изо всех сил прислушивается, чтобы услышать в трубке голос Рэя, Уильям, прикрыв трубку ладонью, с улыбкой прошептал:

— Поговоришь с ним?