Благословенный

С трех лет Патрик спал один в своей комнате. Проверяя его сон по ночам, Кэрол часто замечала, что он включал ночник, видимо, боясь темноты. Джеку это не нравилось, но Кэрол уговорила его не вмешиваться. Она помнила, как страшно было ей самой маленькой в темной комнате, особенно, когда она просыпалась после ночных кошмаров, преследовавших ее с раннего детства, но мать запрещала ей спать с ночником. Даже будучи взрослой, когда жила одна в своей квартире, Кэрол частенько включала ночью торшер. Часто она задавалась вопросом, не мучается ли ее сын ночными видениями, подобными тем, что всю жизнь мучают ее. Она пыталась расспросить ребенка, но он молчал. По выражению его лица Кэрол поняла, что что-то такое с ним все-таки происходит, но почему-то мальчик не хочет с ней об этом говорить. Его скрытность, такая необычная для ребенка его лет, нежелание подпускать к себе даже маму, не нравились и тревожили Кэрол. Она помнила, что ей всегда хотелось поделиться с кем-нибудь своими страшными снами, чтобы ее успокоили и утешили, объяснили, почему ей видятся всякие страшные вещи, и чем старше она становилась, тем сильнее в ней укреплялась эта потребность, тем больше появлялось вопросов. Теперь она знала ответы. Знала, почему ей снятся страшные сны и почему они сбываются. То же самое происходило и с ее матерью. Доктор Гейтс назвал бы это наследственной патологией, болезнью, формой психического расстройства. Кэрол воспринимала это иначе, как дар и проклятие, перемешавшиеся в их крови и передающиеся из поколения в поколение. Возможно, Элен этого не понимала, и это свело ее с ума. Ей, Кэрол повезло больше, потому что она встретила того, кто смог ей все разъяснить, Габриэлу. Вопреки предсказаниям провидицы, Кэрол очень надеялась, что это минует Патрика, что ее сын не будет страдать от проклятия, уничтожающего все вокруг него, и дара предвидения, позволяющего видеть, что произойдет и терзаться в попытках этому помешать. Она панически боялась, что ее сын будет жить в том же аду, что и она, что она передаст этот ад своему мальчику, лишив его возможности жить обычной человеческой жизнью, любить и быть счастливым, а не обречь себя на одиночество, как она, дабы не уничтожить своим проклятием жизни любимых. Она надеялась, но чувствовала, знала, что ее мальчика это не миновало. Она чувствовала себя виноватой, приходила в отчаяние, но утешалась тем, что она может ему все рассказать и объяснить, когда он вырастет настолько, чтобы понять, что ее мальчик научится с этим жить, а, может быть, даже найдет способ от этого избавиться. Может, они вместе найдут. Но скрытность мальчика, его замкнутость, могли не только помешать ей помочь ему, но и обернуться для него катастрофой. Кэрол тешилась мыслью, что, может быть, Патрик обычный ребенок, и сны ему такие не снятся, как ей, что он родился не таким, как она, поэтому и молчит — ему просто нечего у нее спрашивать, его ничего не беспокоит, потому что то, что сломало ей жизнь, его обошло стороной. Но вот настал момент, когда ее надежды разбились в пух и прах.

— Мама, — дрожащим голосом проговорил Патрик, смотря на нее такими грустными тоскливыми глазами, что Кэрол поспешно вылезла из-под одеяла и потянулась к нему. — Мы никогда не вернемся к папе, да?

Кэрол привлекла его к себе, усадила на колени и обняла, поглаживая по головке. Забыв о своем высокомерии, мальчик прижался к ней и обхватил ее плечи руками. Кэрол стиснула зубы, чтобы не заплакать.

— Ты скучаешь по нему, мой мальчик? Ты хочешь, чтобы мы к нему вернулись? — она заглянула в залитое слезами личико, готовая сейчас же, наплевав на все, схватить трубку и позвонить Джеку, только бы не видеть своего ребенка таким несчастным.

— Да, скучаю и хочу к нему, но знаю, что нельзя. И мы никогда не вернемся к нему, никогда! Потому что мы проклятые, и если мы приедем к нему, он умрет. И нет никаких бандитов, которых ты выдумала.

Кэрол ошеломленно смотрела на него, не зная, что сказать.

— Мы проклятые, — повторял мальчик. — А папа нет. Я очень хочу к нему, и ты хочешь, я знаю, только мы не можем… не можем…

— Сыночек, откуда ты все это знаешь?

— Что?

— Ну… что нам нельзя возвращаться к папе, что мы… проклятые? Кто тебе сказал такое?

— Никто. Я сам знаю.

— Знаешь? Откуда?

Патрик пожал плечами.

— Знаю, и все. Я всегда знал. Не плачь, мамочка. Я знаю, что ты плачешь по ночам, — он обвил ее шею руками и прижался щекой к ее щеке. — Я с тобой. Я никому не дам тебя в обиду. Я буду тебе вместо папы. Мы не с ним, но ведь он у нас все равно есть, а если мы к нему придем, то его не будет… вообще. Пусть будет лучше так, как сейчас. Я не хочу, чтобы папа умер. А когда я вырасту, я буду издалека на него смотреть, иногда, и сразу уходить, чтобы не успеть навредить.

— Патрик, ты видишь сны… необычные? Откуда ты все это взял? — не могла поверить собственным ушам Кэрол.

На лице ребенка вновь появилось отчужденное замкнутое выражение, он отстранился и высокомерно вздернул подбородок.