Благословлённые Тьмой, проклятые Светом (СИ)

А сама лекарка снова едва не захихикала, глядя на абсолютно обалдевшую физиономию демона. И чуть не грохнулась, томно изгибаясь назад. Пришлось незапланированно рано отстёгивать покрывало с груди. Ведь спектакль обязан продолжаться до победного финала и зритель не должен заметить промахов актёров.

Дан ничего и не заметил, только сглотнул так громко, что ведунья услышала это даже за сухим клацаньем кастаньет и перезвоном бубенчиков. Впрочем, ей самой глоталось с трудом — горло вдруг не то перехватило, не то жаром опалило. Да и дыхание начало сбиваться некстати. А ритм стоило ускорять по нарастающей. Собственно, он и сам собой ускорялся.

— Остановись, пожалуйста, — от просящего тона и следа не осталось. Обычно так рогатый рычал, когда в бешенстве изволил пребывать. Вот только некоторые подробности ничем не прикрытой демонической анатомии непрозрачно намекали, что дело не в злости. — Тут нельзя и…

Ответом ему стало покрывало, соскользнувшее с бедра.

— Тьма! — выдохнул хаш-эд.

И ведунья с ним была абсолютно согласна. Только Тьма знала, что тут происходило. Задуманное как весёлая шутка, а, заодно, и способ отомстить хаш-эду за его демонстративное игнорирование, превращалось в нечто… странное. Хихикать Арху больше не тянуло. Тело двигалось само, словно оно это всё изначально умело и тренировки Арруши тут совсем не при чём. А дыхание становилось с каждой секундой становилось тяжелее. И усталость к этому не имела никакого отношения.

Просто так Дан на неё раньше никогда не смотрел.

— Не снимай! — хрипло, как простуженный, приказал рогатый, кивнув на вуаль, когда последнее из покрывал оказалось на полу.

Мгновенно, как будто по волшебству, демон очутился рядом. Вроде бы даже с места не двинулся, а уже стоял, и Арха кожей чувствовала его тепло. Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Потому что между ней и хаш-эдом осталось только немножко воздуха, да тонкая ткань на её лице.

А потом и воздух пропал.

* * *

Так странно Арха себя ещё никогда не чувствовала. С одной стороны, лекарке было невероятно, ужасно, дико плохо. Проснувшись в спальне Дана — естественно, в одиночестве — она едва сумела собрать раскиданные по всей комнате покрывала. При этом каждый наклон казался ведунье её лебединой песней. Череп как будто камнями набили. И они там явно не помещались, грозя проломить тонкие, как пергамент, кости и вывалиться наружу.

Путь от покоев демона до своих показался пыткой. Лекарка и представить себе не могла, как она ночью умудрялась спрятаться в этих щелях и нишах, где и ребёнок не поместится. А уж для того, чтобы избежать нежелательных встреч, потребовались поистине титанические усилия. Но до спальни она всё-таки добралась. И просто рухнула на кровать, послав во Тьму и купальни, и завтрак, и служанок.

Но с другой стороны, стоило тошноте и головной боли чуть-чуть отступить, и в душе ведуньи начинали цвести розы, петь птицы, всходить солнце и порхать бабочки. В общем, на Арху накатывала доселе неведомая эйфория. И развлечения шаверских женщин тут ни при чём. В смысле, их традиция курить какую-то невероятную пакость никакого отношения к эйфории не имела. Бабочки, цветы и прочие восторги оказалась прямым следствием шаверских ухищрений по привлечению внимания мужчин.

И — да, Архе было стыдно так, что она простыню на голову натягивала, как будто это могло помочь спрятаться от собственного смущения. Странно, но способ не помогал — под простыней всё произошедшее ночью вспоминалось ничуть не хуже, чем без неё. И стереть дурацкую улыбку от уха до уха натягивание постельных принадлежностей тоже не могло.

Но потом опять накатывала тошнота с головной болью, и лекарка принималась клясть шаверские развлечения, вспоминая весь богатый лексикон Ирраша и Ируш вместе.

С постели её подняло только сообщение, что Дан ждёт девушку в саду. Тут уж пришлось забыть и про страдания, и про восторги. На то, чтобы вскочить, вымыться на скорую руку и одеться не потребовалось и десяти минут. Почти столько же она потратила, пытаясь доказать, что ни фиридже, ни сопровождение матроны ей для встречи с собственным мужчиной не нужны. В итоге победили местные правила. Толстая и усатая — действительно усатая! — шаверка заявила, что просто никуда не пустит девушку одну и не закутанную наподобие мумии. Пришлось лекарке уступить.

Женщина — кстати, Арха так и не поняла, кто это такая: то ли тётушка, то ли внучатая племянница двоюродной бабушки Арруши — вывела лекарку в сад. Между прочим, окружённый стеной как минимум в два мужских роста. И проводила до розария, который, наверное, стоил внимания. Вот только ведунье не до цветов было — Дан её уже ждал.

При виде кокона, внутрь которого запрятали лекарку, хаш-эд шагнул вперёд и улыбнулся. Не так, как он делал обычно — глазами. А как это делают нормальные существа — всем лицом. В уголках его глаз — светящихся даже при ярком свете дня, между прочим — даже лучики морщинок появились. Рогатый нагнулся, как будто собирался поцеловать лекарку, но глянув ей за плечо, выпрямился и опять отошёл на шаг.