Благословлённые Тьмой, проклятые Светом (СИ)

При полном отсутствии альтернативы оставалось только с ума сходить.

И вот когда Арха решала, что же будет плодотворнее: ещё поплакать, повыть-таки или спать завалиться — дверь в её спальню без всякого предварительного стука приоткрылась, в образовавшуюся щель протиснулась явно женская фигура. И — опять же, без всяких предварительных уведомлений — грохнулась на колени, да ещё и лбом в пол ткнулась.

— А? — не поняла происходящего лекарка.

— Дозволит ли моя госпожа недостойной говорить? — прошелестело из-под тёмного покрывала.

— Э-э… — озадачилась Арха, не слишком поняв, кто, кого и чего недостоин. — Н-да… В смысле, да, конечно, говорите. И, может, сидя удобнее будет?

Женщина выпрямилась. Причём проделала она это с таким изяществом и грацией, что у ведуньи зубы свело. Может быть, Дан был абсолютно прав, говоря, будто у шаверок особая пластика. Но вот достоинства самой лекарки он явно преувеличивал. Для того чтобы с пола подняться, ей, по крайней мере, пришлось бы рукой опереться, а то и на четвереньки встать. Негаданная же посетительница все умудрилась проделать единым и очень плавным движением.

— Госпожа мне позволит сесть? — поинтересовалась женщина.

При этом ни её тон, ни приподнятый подбородок, ни прямая, как палка, спина никак не соответствовали падениям на колени и тыканьем в пол.

— Угу, — кивнула лекарка, начиная раздражаться, — и заканчивайте меня госпожой величать. Обращение «мистрис Арха» вполне подойдёт.

Политесы она со времён жизни в столице переваривала плохо. Застарелая язва их не принимала. Видимо, недолгое, в общем-то, пребывание в доме Дана сумело вызвать к расшаркиваниям устойчивую аллергию.

Посетительница с грацией кошки, а, может, и змеи опустилась на подушки и откинула покрывало, занавешивающее лицо, назад. Вот тут ведунья едва не взвыла. Ну почему Тьма, в мудрости своей, одному даёт то, что вполне бы на троих хватило? И, между прочим, никто ущербным не остался.

Женщина была красавицей без всяких «но», «если» и «могло бы». Антрацитово-чёрная, без малейшего изъяна, кожа. Приподнятые к вискам глаза цвета то ли изумруда, то ли весенней травки. Тонкий, прямой как стрела нос. Идеальные губы. Да в ней все казалось идеальным! При этом без малейшей искусственности, которая нет-нет, да проскальзывала в той же Адаше.

«Если она подойдёт к Дану ближе, чем на десять шагов, ты её зарежешь, — мрачно буркнул внутренний голос. — Хотя вариант с кислотой в личико со счетов списывать не стоит». И Арха с ним в кой-то веки была почти полностью согласна. Только расстояние увеличила до двадцати шагов.

— Я прошу простить меня, что осмелилась побеспокоить вас… — начало вещать это олицетворение красоты шаверок.

— Для начала хотя бы представьтесь, — недружелюбно и совсем невежливо перебила её Арха. — И можно сразу переходить к делу. Не люблю я этих расшаркиваний.

— Меня зовут Рахша, — мило проигнорировав хамство, но многозначительно прикрыв глаза, будто все понимая, отозвалась шаверка. — Я вдова Ханшарра, одного из братьев господина Ирраша. И у меня к вам просьба. Уговорите совет старейшин снять с Шхара наказание.

Ведунья тряхнула головой, запутавшись в сплошных «ш», «х» и «р». Да ещё женщина звуки выговаривала так, что они выходили сдвоенными и даже строенными — сплошное пришепётывание, шипение и рычание. Впрочем, она вообще говорила странно. Будто хашранский ей не был родным.

— Я ошиблась, — покаялась ведунья. — Сразу к делу, видимо, не получится. Какое я могу иметь отношение к Шхару и его наказанию? И, вы уж простите, какое отношение вдова одного брата имеет к другому? Который, кстати, неизвестно… где.

«Неизвестно жив ли» она предпочла проглотить не жуя.

— Вы правы, — спокойно ответила шаверка. — К господину Шхару я не имею никакого отношения. Кроме того, что он моё солнце, луна и звёзды.

— Поэтично, — буркнула Арха, предусмотрительно понизив голос. — А он в курсе, что… — ведунья покрутила пальцем в воздухе, пытаясь подобрать подходящее слово. — Что он для вас свет в оконце?

Конечно, у лекарки получилось не так поэтично. Видимо, с романтикой напряжёнка наблюдалась не только у Дана. А, может, это рогатый её и заразил недостатком возвышенности?

— Нет, конечно, — не дрогнув и по-прежнему спокойно, отозвалась Рахша, — он о моём существовании вообще не подозревает. Да и я его видеть не должна. Но так сложилось. Госпожа Арруша после смерти моего супруга говорила с господином Иррашем, пыталась намекнуть, что я могу стать хорошей партией Шхару. Но наш господин посчитал, что я слишком стара. Да и приданое за меня уже получено, а второго не дадут.

— Скотина, — оценила решение ушастого ведунья. Подумала и добавила, разглядывая балдахин у себя над головой. — Тьма, почему у всех такие сложности-то?

— А любовь без сложностей называется обыденностью. В ней ничего интересного нет, — улыбнулась шаверка и умудрилась стать ещё краше, — Вам бы, например, было интересно читать книгу, в которой написано: «Они встретили друг друга, полюбили, жили долго и счастливо», а больше ничего?