Благостный четверг

Мак помчался к оркестру, взмахнул обеими руками, останавливая. Джонни пустил последнюю стрелу в контрабас, да так удачно, что вышиб один из ладов.

– Тихо! – яростно воскликнул Мак.

Музыка смолкла – на комнату обрушилась тишь. И тут для Дока началась самая фантастическая часть сна.

Нежно шепнула труба, приглушенная рукой виртуоза, и стала выводить – это сумасшествие какое-то! – «Свадебный марш» из «Лоэнгрина»; Док изумленно вслушивался, а лукавая медь уже принялась шалить с мелодией, плавно скользнула в минор, сменила ритм – и полились сладостные стоны блюза… Танцоры стояли неподвижно и походили на чучел. Док разглядел, наконец, откуда льется музыка: в углу комнаты Какахуэте Ривас, прильнув к трубе, умягчает звук влажной губкой.*10

Потом в этом сне отдернули заляпанный краской занавес и в дверь въехала ведьма верхом на помеле – Фауна.

Господи, подумал Док, рассказать кому-нибудь, не поверят, подумают, что мне в психушку пора.

– У нас! сегодня! счастливое! событие! – пролаяла Фауна. Пошарила в толпе глазами. – Док, подойди сюда.

Док нерешительно двинулся к сцене.

Следом за Фауной вошли четыре девушки из «Медвежьего стяга» в ослепительных нарядах. Встали по две с каждой стороны двери, лицом друг к дружке, подняли руки с бутылками в лентах – получились воротца.

Фауна спешилась с метлы и, скинув черный балахон, оказалась в облегающем вечернем туалете из серебряной парчи. А помело у нее в руках чудесным образом превратилось в серебристую волшебную палочку, увенчанную золотой звездой. Фауна привстала на цыпочки, как будто готовилась лететь.

– Я твоя крестная фея! – крикнула она Доку. – А сейчас придет твоя невеста – Белоснежка!

В воротца из бутылок вошла преображенная Сюзи – в свадебном платье, в серебряном венце с фатой. Прелестная, юная и взволнованная. Пухлый рот чуть приоткрыт.

– Принимай свою суженую, Док! – воскликнула Фауна.

Док тряхнул головой, желая наконец проснуться. Ведь это все сон, наваждение – венец, фата, непорочность. Док вскрикнул:

– Что все это значит?

Бывает так, что два человека, стоя порознь, paзом проникают в мысли друг друга. Сюзи увидела лицо Дока – и прочла его мысли. От стыда и досады у Сюзи вспыхнула шея, густо покраснели щеки. Сюзи зажмурилась.

А Док понял страдание Сюзи, и все у него в душе перевернулось. И какой-то чужой, но знакомый голос вдруг произнес:

– Крестная фея, я принимаю… свою… суженую…

Сюзи открыла глаза и посмотрела в глаза Доку. И тут же лицо ее почерствело, во взгляде сверкнуло ожесточение, пухлые губы строптиво сжались. Сюзи сняла венец с фатой, какое-то мгновение глядела на них, потом тихонько положила на ящик из-под яблок.

Безумная труба грянула «Свадебный марш» в ритме самбы, и пошла, побежала за ней гитара.

– Слушайте, вы, доброхоты, – сказала Сюзи, перекрывая музыку. – Я согласна жить с последним бродягой в канализационном люке и быть ему хорошей женой! Согласна выйти за подлеца и ему услуживать! Но за Дока ни за что не пойду! – Сказав так, Сюзи опрометью бросилась в дверь за сценой.

Фауна устремилась следом. С этой стороны Ночлежки тропинки не было. Сюзи очертя голову сбежала с откоса, Фауна – неуклюже за ней. На узкоколейке они остановились, посмотрели друг на друга.

– Ах ты чертова зазнайка! Почему это ты за Дока не пойдешь? – свирепо выкрикнула Фауна. – Почему?

– Я его люблю, – ответила Сюзи.

29. О, горе нам!..

Одна из наиболее частых реакций организма на шок – летаргия. Если после автомобильной аварии один седок корчится и стонет, а другой сидит тихо, смотрит в пространство, так и знайте: тихий пострадал гораздо сильнее. Сообщество людей также может испытать шок с последующей летаргией. Именно это приключилось с обитателями Консервного Ряда. Люди погрузились в себя; заперли двери на засовы; перестали ходить друг к другу в гостя. Всякий чувствовал себя виноватым, даже если сам был причастен к маскараду всего лишь как зритель.

Мак с ребятами остро переживали свое роковое невезение. Еще раз попытались сделать что-то доброе Доку и опять потерпели неудачу. Куда теперь деваться от презрения к себе?

Могучая Ида сделалась грозно-молчаливой. Посетители ее кафе выпивали, боясь проронить слово – так страшила их покаянная ярость, тлевшая в недрах Иды, под бугристыми мышцами.

Фауна скорбела как потерявший хозяина сеттер. На ее веку, богатом самыми фантастическими начинаниями, случались и раньше провалы, однако такая катастрофа впервые!

Даже Патрон испытывал легкие угрызения неведомого чувства. Прежде ему всегда удавалось свалять вину на обстоятельства или на неприятеля, а теперь его собственный обвиняющий перст, словно пистолет в комедии, нацелился в его собственное сердце. Чувствовать за собой непонятную вину было довольно занятно, но вместе и болезненно. Джозеф-Мария вдруг сделался доброжелателен и заботлив к окружающим – пугая людей, хорошо его знавших. Разве можно обольщаться улыбкой тигра?