Благостный четверг

— А почем ты знаешь, что мы тоже не какой-нибудь особый случай?.. Что делают лемминги, когда размеры популяции превышают размеры кормовой базы? Плывут целыми стаями в море и тонут, тонут, пока количества животных и кормов не уравновесятся…

— Я протестую против примера с леммингами!.. Дай ка мне, пожалуйста, бутылку.

— Плевать я хотел на твой протест… Так что же такое миграция леммингов? Болезнь? Коллективный инстинкт? А может, это психическое явление, которое у одной части животных затем и возникает, чтобы другая часть выжила?

— Все равно, это мошеннический аргумент! — завопил Брехуня. — Моя теория вымирания абсолютно правильна! Не слушайте его, — обратился Брехуня к Джозефу-Марии, — он шарлатан!

— Это я и без тебя знаю, — сказал Джозеф-Мария с восхищением.

Сжимая в руке стакан, Док прицелился указательным пальцем Брехуне между глаз, как из пистолета:

— Что ты там болтал? Болезни перевелись? Нет инфекций? Тишь да гладь? А скажи-ка, разве не растет число нервных расстройств? Поддаются они излечению? А может, наоборот, лечение только способствует их росту? Нет уж, теперь молчи! Довольно тебя слушали. Дальше, не станешь же ты отрицать, что склонность к гомосексуализму растет в геометрической прогрессии? Так не есть ли это новое решение извечной проблемы?

— Не верю, где доказательства? — вскричал Брехуня. — Без доказательств это все болтовня, субъективизм. Может, ты еще скажешь, что у меня того психическое расстройство? Эх, ты… — В глазах Брехуни блеснули слезы. — А еще друг… Мой самый заветный, самый преданный друг…

— Кто? Я? Твой друг?!

— А разве нет?

— Еще чего не хватало.

— Ну и бог с тобой. Лучше скажи, ты думаешь сегодня готовить обед?

— Обед? Ты ведь его уже съел.

— Значит, так. Сейчас ты будешь готовить, — распорядился Брехуня, — а наш друг Уильям-Мария сходит еще за одной бутылочкой виски, а потом мы с ним сыграем в шахматы.

— Он не Уильям-Мария, а Джозеф-Мария!

— Кто? Ах да! Итак, друг мой, я научу тебя величайшей из игр. Шахматы! Бесплотное творение разума! Может, сыграем на деньги?

— Постыдился бы, старый мошенник, — крикнул Док из кухни.

— Ну так как, Мария, поставим долларов по десять?

Патрон пожал плечами, как бы извиняясь перед Доком:

— Что делать, за науку приходится платить.

— Тогда давай уж по двадцать пять, — обрадовался Брехуня. — Чего скряжничать? Один ведь раз живем!

Док тем временем открыл банку лосося и банку спагетти, вытряхнул на сковородку, перемешал. Посыпал сверху тертым мускатным орехом. Потом грустно поставил пригоревший чугунок в раковину, отмокать…

Когда уже почти стемнело, Патрон вернулся в магазин и отправил с Какахуэте третью бутылку виски в лабораторию Дока. А сам поднялся наверх и влился в танец «мокрых спин». Танец этот назывался «Тихий океан»: плавные, колышущиеся волны; печально-величавые движения. «Сандунга, — пели „мокрые спины“, — сандунга мама миа…»

В полумраке лаборатории Док и Брехуня тихо окунулись в третью бутылку «Старой тенисовки».

— Слезай с кровати! — сказал Док. — Я хочу полежать.

— Пожалуйста… Чем старше я становлюсь, тем меньше я жду от жизни. Особенно от моих так называемых друзей…

— Уж чья бы мычала!.. Выхлебал соус — погубил обед. Приготовили другой — ты и его слопал. Выпил все пиво, две бутылки виски… Выжил меня с моей кровати, раздавил две пластинки; а еще — не отпирайся, я видел! — прибрал в карман мою авторучку! Я уже молчу про то, что ты нагрел Патрона на двадцать пять долларов. Разве ты имел право врать, что конь в определенных позициях может скакать на три клеточки по прямой? Это, по-твоему, честно?

— Да, ты прав… — сказал Брехуня, любовно обнимая подушку. — Ладно, не грусти, ложись на пол, располагайся как дома. На вот, выпей, станет лучше. Ну как, полегчало?

— Полегчало, полегчало, отвяжись…

— Слушай, а вон то заведение через дорогу, с красным фонарем, оно еще работает?

— Что?! — Док так и подскочил от ярости. — Ах ты старый козел! Чего удумал! Ну-ка ложись спать!

— А в чем, собственно, дело? Почему я должен отказывать себе в женских ласках? Если к тому же цена сходная… О, я уже слышу, как звенят их голоса, вижу, как зыблется их белая плоть…

— Ты заткнешься или нет?

— Что с тобой, дорогой мой? Что-то я не припомню, чтоб ты сам чурался любовных утех. Ты, бывало, не только через дорогу, ты на край света побежишь…

— Слушай, пошел ты к чертовой матери! — сказал Док. — Только, чур, за порог — ни шагу.

26. Буря приближается

В то время, когда Док и Брехуня ссорились из-за проблемы, которую ни тот, ни другой толком не понимал, Мак сидел в кабинете-спальне Фауны. Сидел он вальяжно, держал в руке вазочку из венецианского стекла в виде бутона, полную виски; но на душе у него было смутно. Он рассказывал Фауне о трудностях, с какими давно не сталкивался.

— Ты не подумай, — говорил Мак, — что мы не умеем устраивать вечеринки. Вот, например, как дошла до нас весть, что Гай погиб, мы в его честь такой траурный вечер устроили! Лучше, чем родео в Салинасе! Жалко, самого Гая не было, — вот бы порадовался…

— Слышала я, после того траурного вечера трое вслед за Гаем отправились…