Блатная верность

Луч света рассеял мрак в большой комнате. Выглядела она так, будто люди здесь давно не жили. Пыль лежала и на полу, и на мебели. Да и холод стоял, чувствовалось, что печь давно не топили. Доктор машинально отметил взглядом стоявшую на буфете вишневую наливку в большой бутыли.

– Где больная? – деловито спросил он.

– За перегородкой, заснула, наверное. Я сейчас, пробки посмотрю, может, и свет уже дали.

Свет фонаря вновь исчез в сенях, попадая в комнату лишь отблесками, а потом и вовсе пропал. Доктор и его спутники стояли в кромешной темноте.

– Куда он подевался? Эй! – крикнул доктор.

Никто ему не ответил.

– Эй, отзовитесь! – позвала медсестра.

– Хрень какая-то, – пробурчал водитель. – Пьяный он, что ли? – Чиркнула спичка.

Ее чахлый, неровный свет немного раздвинул границы мрака. Водитель вышел в сени. Мужчина, приведший их в избу, бесследно исчез. Спичка обожгла пальцы и погасла.

– Черт. – Водитель зажег еще одну, подергал ручку двери, та не поддалась, выйти на крыльцо не удалось.

– Ну, что там? – позвал доктор.

Наконец сумели отыскать оплывшую свечку, с ней и зашли за перегородку. Никакой больной старушки на каркасе железной кровати не наблюдалось. А больше в доме ей просто негде было находиться.

– Чертовщина какая-то. Вот уж точно, Говнядиново, – проговорил доктор с чувством омерзения.

В этот момент послышалось, как вдалеке завелась машина.

– Едет кто-то, – произнесла медсестра.

Звук двигателя стал неторопливо отдаляться.

– Да это ж моя машина! – воскликнул водитель и бросился назад в сени, с разгону налетел на дверь плечом, отбежал и вновь ударил.

Полотно, сработанное десятки лет тому назад из толстых шпунтованных досок, содрогнулось, но выдержало. Он бросился к окнам, но те оказались наглухо забиты снаружи досками.

– Может, это и не твоя машина была? – осторожно предположил доктор.

– У меня прокладка на выхлопном коллекторе прогоревшая. По звуку слышу, как мотор «подсекает». Бля буду, моя.

– Не матерись при даме, – напомнил доктор.

Водитель метался по избе, ища выход. Лестница под чердачным люком предусмотрительно куда-то исчезла. Ни топора, ни даже кочерги, чтобы попытаться ими выломать доски, в доме не оказалось. Наконец водитель опустился на пыльный табурет.

– Что все это значит? – спросил он у медика.

Тот пожал плечами:

– Угнали нашу машину. Вот что это значит. А ты не суетись. Она что, твоя личная? Ты за нее деньги платил? Вообще, странно, кому эта рухлядь могла понадобиться. Или эту менты найдут, или новую начальство оформит. Утро вечера мудренее. – Пожилой доктор присел на корточки перед печкой, стал разводить в ней огонь, благо охапка дров лежала на полу. – Рассветет, тогда как-нибудь и выберемся. Кто-нибудь обязательно через деревню проедет.

– А он мне, гад, еще про малиновое варенье что-то плел, – возмутился водитель. – Окно можно выбить и доски сломать.

– Не порть чужое имущество. Да и холода напустишь. Тебе это надо? У нас рабочий день до самого утра. Отдыхай.

В печурке загудело пламя. Доктор по-хозяйски взял из буфета большую бутылку с наливкой, вытащил пробку, понюхал, протер пыльные стаканы и поставил рядом.

– Машенька, тебе налить? – ласково спросил он.

– Какое еще налить? – обиженно проговорила медсестра. – Я в туалет хочу.

– Надо было по дороге попросить остановиться, – рассудительно произнес доктор. – Тут я тебе ничем помочь не смогу.

– Говнядиново, оно и есть Говнядиново, – сказал водитель и плюнул на пыльный пол. – Наливай, Петрович.

* * *

«Скорая помощь» раскачивалась на ухабах проселка, как мотобот в штормящем море. Свет фар то бил в самую землю, то упирался в низкие, нависшие над полем тучи. Рулевую баранку азартно крутил молодой мужчина в расстегнутом белом халате. Его неглупые темные глаза щурились на дорогу. Шикарный кучерявый чуб гордо возвышался над головой. Рядом с ним на пассажирском сиденье раскачивался, вцепившись в поручень, его спутник, тоже облаченный в белый халат, но с менее броской внешностью. Такие лица сразу и не запомнишь. Спокойный взгляд, аккуратная стрижка, чуть вздернутый нос. Единственное, что бросалось в глаза – это руки. Узкие ладони, тонкие, как у пианиста, пальцы. Он уже успел сорвать с себя всклокоченную театральную бороду и сковыривал ногтем с подбородка остатки клея. В ногах у пассажира подпрыгивал пластмассовый медицинский чемоданчик с надписью «Скорая помощь».

– …а если они, Хрущ, сейчас из избы выберутся? – продолжал он сомневаться в успехе предприятия.

– Ни хрена, сейчас они никак не выберутся. Я весь инструмент в сарай перетащил, окна досками-«сороковками» и гвоздями-«стодвадцатками» заколотил. А если бы и выбрались, то считай, Доктор, сам. По этому раздолбанному проселку семь километров до шоссе по грязи да по темноте топать. Часа два уйдет как минимум. Потом еще машину поймать надо и до ближайшего ментовского поста доехать – еще час набрось. Мы за это время все провернуть успеем. Так что не гони волну. Ты мне лучше ответь – двадцать первый век уже наступил или все еще двадцатый на дворе?

– Сам, Хрущ, прикинь – две тысячи, это двадцать веков, значит, двадцать первый на дворе.